раненых, ни предсмертных криков убитых на смерть…
Город обезлюдел. Притих. Кто бежал, кто спрятался.
Не менее двух тысяч жертв было выхвачено из рабочих рядов.
Этим была закончена первая часть ужасной Астраханской трагедии.
Вторая — еще более ужасная — началась 12-го марта. Часть рабочих была взята „победителями“ в плен и размещена по шести комендатурам, по баркам и пароходам. Среди последних и выделился своими ужасами пароход „Гоголь“. В центр полетели телеграммы о „восстании“.
Председатель Рев. Воен. Республики Л. Троцкий дал в ответ лаконическую телеграмму:
В подвалах чрезвычайных комендатур и просто во дворах расстреливали. С пароходов и барж бросали прямо в Волгу. Некоторым несчастным привязывали камни на шею. Некоторым вязали руки и ноги и бросали с борта. Один из рабочих, оставшийся незамеченным в трюме, где-то около машины и оставшийся в живых рассказывал, что в одну ночь с парохода „Гоголь“ было сброшено около ста восьмидесяти (180) человек. А в городе в чрезвычайных комендатурах было так много расстрелянных, что их едва успевали свозить ночами на кладбище, где они грудами сваливались под видом „тифозных“.
Чрезвычайный комендант Чугунов издал распоряжение, которым под угрозой расстрела воспрещалось растеривание трупов по дороге к кладбищу. Почти каждое утро вставшие астраханцы находили среди улиц полураздетых, залитых кровью застреленных рабочих. И от трупа к трупу, при свете брезжившего утра живые разыскивали дорогих мертвецов.
13-го и 14-го марта расстреливали по прежнему только одних рабочих. Но потом власти, должно быть, спохватились. Ведь нельзя было даже свалить вину за расстрелы на восставшую „буржуазию“. И власти решили, что „лучше поздно, чем никогда“. Чтобы хоть чем-нибудь замаскировать наготу расправы с астраханским пролетариатом, решили взять первых попавших под руку „буржуев“ и расправиться с ними по очень простой схеме: брать каждого домовладельца, рыбопромышленника, владельца мелкой торговли, заведения и расстреливать…»
«К 15 марта едва ли было можно найти хоть один дом, где бы не оплакивали отца, брата, мужа. В некоторых домах исчезло по несколько человек.
Точную цифру расстрелянных можно было бы восстановить поголовным допросом граждан Астрахани. Сначала называли цифру две тысячи. Потом три… Потом власти стали опубликовывать сотнями списки расстрелянных „буржуев“. К началу апреля называли четыре тысячи жертв. А репрессии все не стихали. Власть решила очевидно отомстить рабочим Астрахани за все забастовки, и за Тульские, и за Брянские и за Петроградские, которые волной прокатились в марте 1919 года. Только к концу апреля расстрелы начали стихать.
Жуткую картину представляла Астрахань в это время. На улицах — полное безлюдье. В домах потоки слез. Заборы, витрины и окна правительственных учреждений были заклеены приказами, приказами и приказами…»
Возьмем отдаленный от центра Туркестан, где в январе произошло восстание русской части населения против деспотического режима, установленного большевиками. Восстание было подавлено. «Начались массовые повальные обыски» — рассказывают очевидцы[79]. «Все казармы, все железнодорожные мастерские были переполнены арестованными. В ночь с 20-го на 21-го января были произведены массовые расстрелы. Груды тел были навалены на железнодорожное полотно. В эту страшную ночь было перебито свыше 2500 человек… 23-го января был организован военно-полевой суд, в ведение которого было передано дело о январском восстании и который в течение всего 1919 г. продолжал арестовывать и расстреливать».
Почему Лацис не зачислил этих жертв в свою официальную статистику? Ведь в первые дни по крайней мере здесь действовали чекисты, да и «военно полевой суд» — это та же Ч.К., даже по своему составу.
Ни «Правда», ни другие официальные органы большевистской печати не ответили на вопрос, заданный 20-го мая 1919 г. анархической организацией «Труд и Воля» на основании сведений, появившихся в нелегальном бюллетене левых социал-революционеров (№ 4): «Правда ли, что в последние месяцы убиваются в В.Ч.К. без счета, почти ежедневно, 12, 15, 20, 22, 36 человек?» На это никто и никогда не ответит, потому что это была неподкрашенная правда. И правда, тем более режущая глаза, что в это самое время официально было постановлено передать право казни лишь Революционным Трибуналам. Можно сказать, накануне этого декрета в 20-х числах февраля и Всероссийская и Петроградская Ч.К, опубликовали новые списки расстрелянных, хотя по декрету за Ч.К. оставалось право расстреливать только в случае восстания. Никаких восстаний в это время ни в Москве, ни в Петрограде не было.
Не знаю, на основании каких данных эсеровская газета «Воля России» [80] подсчитывала, что за три первые месяца было расстреляно Ч.К. 13 850 человек. Это невероятно? Это так не вяжется с официальной цифрой в 3456, которая показана у Лациса? Думаю, что невероятность скорее всего в сторону уменьшения реальной, действительной цифры.
Московский орган центрального комитета коммунистической партии «Правда» по поводу опубликования в Англии данных, утверждавших, что число расстрелянных достигло 138 тысяч, писал 20-го марта 1919 года: «было бы действительно ужасно, если бы это была правда». Однако цифра, которая кажется столь фантастичной большевистским публицистам, в действительности дает лишь бледное представление о том, что происходило в России.
1920 г.
Лацис не опубликовывал своей статистики за 1920 г. и за последующие годы. Не вел и я своей картотеки, ибо сам был на долгое время ввержен в большевистское узилище и надо мною был также занесен меч большевистского правосудия.
В февраля 1920 г. смертная казнь была вновь отменена. И Зиновьев, выступавший в Германии в Галле в октябре 1920 г. решился сказать, что после победы над Деникиным смертная казнь в России прекратилась. Мартов, выступавший на съезде немецких независимых 15-го октября, уже тогда внес поправку: Зиновьев забыл сказать, что смертная казнь прекратилась на самое короткое время, (да и прекратилась ли фактически? С.
Среди жутких надписей на стенах Особого Отдела В.Ч.К. в Москве, которые делали иногда смертники перед казнью, можно было найти и такие: «Ночь отмены (смертной казни) — стала ночью крови». Каждая амнистия для тюрьмы обозначала массовые расстрелы. Представители Ч.К. стремились поскорее покончить со своими жертвами. И бывало, что именно в ту ночь, когда в типографиях уже набиралось объявление об амнистии, долженствовавшее появиться на другой день утром в газетах, по тюрьмам производились массовые расстрелы. Это следует помнить тем, которые указывают на частое издание актов амнистии советской властью[81]. Как тревожны бывали ночи, когда ожидалась амнистия, скажет всякий, кому в это время приходилось коротать свои дни в тюремном заключении. Я помню эти ночи в 1920 г. в Бутырской тюрьме перед амнистией, изданной в годовщину октябрьской революции. Не успевали тогда привозить голые трупы людей, застреленных в затылок, на Калитниковское кладбище. Так было в Москве, так было и в провинции. Автор очерка Екатеринодарской тюрьмы в сборнике «Че-Ка» пишет: «После амнистии в намять трехлетней годовщины октябрьской революции в Екатеринодарской Чека и Особом Отделе обычным чередом шли на расстрел, и это не помешало казенным большевистским публицистам в местной газете „Красное Знамя“ поместить ряд статей, в которых цинично лгалось о милосердии и гуманности советской власти, издававшей амнистии и будто бы порою их применявшей ко всем своим врагам»[82]. Так было и позже. В 1921 г. накануне открытия II конгресса коминтерна в Бутырской тюрьме в одну ночь казнили около 70 человек и все по самым изумительным делам: — за дачу взяток, за злоупотребление продовольственными
