К грозной борьбе встрепенутся В гуле победных громов. Спите, герои-солдаты, Спи, богатырь-офицер; Русскому войску богатый Вы показали пример! Вас не осудит кто-либо, Враг вас добром помянёт, Скажет вам «Братцы, спасибо» Русский прозревший народ. Спите в таинственных сенях Сном горделивым орлов. Честная Русь на коленях Плачет у ваших гробов… ВИДЕНЬЕ ДИВЕЕВСКОЙ СТАРИЦЫ
(ЗИМА ЛИХОЛЕТИЙ 1917 ГОДА)
Зимняя ночь и трескучий мороз на дворе; Ели и сосны безмолвно стоят в серебре. Тихо, безлюдно, ни звука не слышно кругом; Бор вековой позабылся таинственным сном. В сизом тумане над белой поляной одна Робко, как призрак, скользит золотая луна — Блещет огнями на рыхлых алмазных снегах, Ярко играя на скитских червонных крестах. Мирно обитель в сугробах навеянных спит, Только вдали огонек одинокий блестит. В келье сосновой, окутанной трепетной мглой, Жарко лампада горит пред иконой Святой. Пламя, мерцая, то гаснет, то, вспыхнув, дрожит. Старица Ксенья на Образ с любовью глядит. Катятся слезы из стареньких, слепеньких глаз; Шепчут уста: «О, Господь, заступись Ты за нас! Гибнет Россия; крамола по царству растет; Мучит нечистый простой православный народ. Кровь обагрила родные леса и поля, Плачет и стонет кормилица наша земля. Сжалься, Спаситель, над темной безумной страной, Души смири, распаленные долгой войной. Русь Православная гибнет, на радость врагам. Сжалься, Господь, не карай нас по нашим грехам. Боже великий, создавший и твердь и моря, К нам снизойди и верни нам родного Царя!..» Зимняя ночь и трескучий мороз на дворе; Ели и сосны безмолвно стоят в серебре. Тихо, безлюдно, ни звука не слышно кругом; Бор вековой позабылся таинственным сном. Жарко лампада горит пред иконой Святой. Старица смотрит — и видит Христа пред собой. Скорбные очи с любовью глядят на нее, Словно хотят успокоить, утешить ее. Нежно сказать: «Не печалься, убогая дщерь, Духом не падай, надейся, молися и верь». Робко лампада, мерцая, во мраке, горит. Старица скорбно во мглу, в безнадежность глядит. Смотрит — и видит, молитву честную творя, Рядом с Христом Самого Страстотерпца Царя. Лик Его скорбен, печаль на державном Лице; Вместо короны стоит Он в терновом венце; Капли кровавые тихо спадают с чела; Дума глубокая в складках бровей залегла. Смотрит отшельница, смотрит, и чудится ей — В Облик единый сливаются в бездне теней Образ Господень и Образ Страдальца-Царя… Молится Ксенья, смиренною верой горя: «Боже великий, единый, безгрешный, святой. Сущность виденья рабе бесталанной открой; Ум просветли, чтоб могла я душою понять Воли Твоей недоступную мне благодать…» Зимняя ночь и трескучий мороз на дворе; Ели и сосны безмолвно стоят в серебре. Тихо, безлюдно, ни звука не слышно кругом; Бор вековой позабылся таинственным сном. Жарко лампада пред образом Спаса горит; Старица Ксенья во мглу, в беспредельность глядит. Видит она — лучезарный, нездешний чертог; В храмине стол установлен, стоит поперек; Яства и чаши для званых рядами стоят; Вместе с Иисусом Двенадцать за брашной сидят. И за столом, ближе всех, одесную Его Видит она Николая, Царя своего. Кроток и светел Его торжествующий Лик, Будто Он счастье желанное сердцем постиг, Будто открылись Его светозарным очам Тайны, незримые нашим греховным глазам. Блещет в алмазах Его драгоценный венец; С плеч ниспадает порфиры червленый багрец; Светел, как солнце, державный, ликующий взор — Ясен, безбрежен, как неба лазурный простор. Падают слезы из стареньких, слепеньких глаз: «Батюшка Царь, помолись Ты, Кормилец, за нас!» —
