Большие русские монастыри всегда широко занимались благотворительностью, помогали бедным из окрестных деревень, привечали странников. Эта благотворительность началась и укоренилась именно с Сергия Радонежского, потому что он основал первый общежительный монастырь, а при особножитии благотворительность просто невозможна.
Страннолюбие и нищелюбие преподобный считал одной из главных добродетелей и братиям своим завещал всегда помогать нуждающимся:
— Если вы, дети, эту мою заповедь сохраните без роптания, то и после кончины моей обитель будет процветать и многие годы будет стоять благодатию Христовой.
По образному выражению Епифания, рука Сергия «была простерта к нуждающимся, как многоводная река тихими струями: и насколько в обители вклады умножались, настолько страннолюбие увеличивалось. И никто из бедных, в обитель приходивших, с пустыми руками не уходил… И если кто-нибудь оказывался в монастыре в зимнее время, когда морозы суровые стоят, какое бы время он ни оставался здесь из-за ненастья, все нужное в обители получал. Странники же и нищие, а из них особенно больные, многие дни жили в полном покое и пищу в изобилии получали по наказу святого старца».
Мимо обители шли теперь большие дороги на Москву. И кто бы ни проходил и ни проезжал по ним — князья и бояре, воины и купцы, — все стремились заглянуть в Святотроицкую обитель к святому старцу — помолиться, получить благословение. И проезжающих кормили, поили и оделяли на дорогу всем необходимым. При этом, говорит летописец, монастырские кладовые не пустели, а запасы только приумножались. Права пословица: рука дающего да не оскудеет.
Время от времени Русь посещали великие бедствия — моры и глады, — которые уносили не меньше жизней, чем татарские нашествия. С 1348 по 1350 год прокатилась по городам и весям моровая язва, прозванная «черной смертью». В Киеве, Чернигове, Смоленске и Суздале уцелела только треть населения. А в Белозерске и Глухове не осталось ни одного человека. И в Москве в эти годы умирало по тридцать — сорок человек в день, не успевали хоронить покойников. В несколько дней мор унес митрополита Феогноста, князя Симеона Гордого и его детей.
В 1364 году снова чума посетила Русь. А незадолго перед этим Москва сгорела дотла. В 1368 году Московское княжество разорено было войсками литовского князя Ольгерда, в 1382-м новое нашествие совершил Тохтамыш…
Куда шли люди, потерявшие близких, дом, гонимые страхом смерти? Конечно, в монастыри, потому что там не так страшно было умереть от чумы, от голода или от злого татарина. Несчастные знали, что там их примут, накормят, утешат, а если смерть придет — отпоют и похоронят по-христиански.
Обитель Сергия, даже во времена своей бедности и недостатка, никогда не отказывалась принимать беженцев. В годы, когда свирепствовали чума или голод, обитель напоминала лазарет — столько лежало по кельям и на монастырском дворе больных и умирающих.
Позднее, когда у обители появились средства, были построены первая богадельня и братская больница. Часть иноков стали постоянно ухаживать за больными и стариками.
Выполняя завет святого старца, братия Святотроицкой обители и после его смерти гостеприимно встречали странников, помогали бедным, делились с нуждающимися всем, что имели.
И в княжеских палатах, и в крестьянских избах жадно слушали рассказы о чудесах, творимых радонежским старцем: о том, как он воскрешает мертвых и исцеляет болящих, о том, как наказывает лихоимцев и защищает бедных сирот. Человеческое сердце всегда жаждет чуда, а в смутные, кровавые времена — особенно.
Быстро разносилась по всем русским землям молва о чудном старце и пророке, который в глуши Радонежских лесов молится о грехах мира, об избавлении от татарского зла и губительства, от глада и мора, от княжеских распрей. Само появление таких подвижников и светочей внушало измученным людям надежду на лучшее.
Слава и нравственный авторитет Сергия были громадны. Ему едва исполнилось пятьдесят, а его уже величали «чудным старцем», «святым старцем». По своему возрасту троицкий игумен едва ли мог так именоваться. Но за тридцать лет тяжкого подвижнического труда преподобный достиг высочайшей степени духовного совершенства и приобрел огромную любовь и доверие братии и паствы, чего другие праведники достигали только на закате жизни.
При такой славе и авторитете преподобному не суждено было оставаться скромным игуменом Святотроицкой обители. Он неминуемо должен был выдвинуться на общественное поприще, послужить отечеству. Сначала митрополит Алексий, друг преподобного Сергия, потом подросший князь московский Дмитрий просили святого о помощи. И Сергий не уклонялся.
Еще в 1358 году при жизни великого князя московского Ивана Ивановича, когда Дмитрий был малолетним ребенком, Сергий ходил в свой родной город Ростов, чтобы уговорить князя ростовского Константина никогда не выступать против Москвы и не поддерживать ее врагов.
Летописи очень скупо и лаконично рассказывали о походах радонежского игумена, но, по-видимому, он был хорошо принят Константином. Как ни ненавидели удельные князья Москву, но святого старца почитали. В 1363 году Сергий снова ходил в Ростов, будто бы на богомолье к ростовским чудотворцам.
Но недаром о преподобном говорили, что он никогда не отходил от «своего места во иные пределы» без особой нужды. А нужда была: прошел слух, что Константин тайком ездил в орду добывать себе ярлык на безраздельное владычество в своей вотчине.
Сергию удалось уговорить князя не обострять отношений с Москвой. Вскоре Константин передал Ростов своему племяннику Андрею, который стал верным союзником Москвы, а сам удалился в Устюг.
Прошел год, и миротворец снова отправился в путь, в Нижний Новгород. По всей Руси свирепствовала чума, люди умирали целыми семьями. Болезнь никого не щадила — ни простой люд, ни князей, ни слуг Божиих. Поэтому братия удерживали любимого игумена от этого опасного похода. Но Сергий знал: если не решить дело миром, то московские воеводы двинут рать на Нижний Новгород. Он ведь не московскому князю служил, а евангельской заповеди — не убий!
Предыстория новой распри была такова. После смерти суздальского князя Константина его сыновья поссорились между собой из-за вотчины. Младший брат, Борис, силой захватил Нижний Новгород, который по закону должен был отойти к старшему, Дмитрию. Дмитрий пожаловался московскому князю и митрополиту Алексию. Но даже митрополит не смог заставить Бориса подчиниться. Тогда Алексий решил послать в Нижний Новгород Сергия и велел ему в случае, если князь станет упорствовать, затворить в городе все церкви и прекратить богослужения.
На этот раз даже увещевания знаменитого старца не подействовали. Сергий пытался убедить князя следовать законам Божеским и человеческим — вернуть старшему брату принадлежавшую ему по праву вотчину. Но Борис отвечал, что ярлык на владение Нижним Новгородом он получил от самого хана, а хозяин сейчас на Руси хан, а не московский князь.
На другое утро все церкви в городе оказались затворенными, богослужений не было. Народ роптал. Но даже недовольство горожан не сломило безудержную гордыню князя.
С великой скорбью возвращался Сергий в обитель. Он печалился не из-за своей неудачи, а потому что пророческим взором ясно видел будущее несчастного князя Бориса и злосчастную долю его детей. Когда к городу подойдет московское войско, ему придется смирить гордыню и поклониться старшему брату. И окончит он свою жизнь в темнице, изгнанный московскими воеводами из родной вотчины. Такая же участь изгнанников ждала и его сыновей.
Другими злейшими врагами Москвы были рязанский князь Олег и тверской Михаил. Михаил, женатый на сестре Ольгерда Литовского, два раза приводил литовцев к стенам Москвы. Москвичи отсиживались за толстыми стенами кремля, но Ольгерд разорял и сжигал дотла московские окрестности.
А в 1372 году Михаил подошел к Торжку, откуда его незадолго до того изгнали жители, и потребовал признать его власть. Горожане ему ворота не открыли и приготовились обороняться. Но тверичи сумели поджечь Торжок и ворвались в него.
«Князь же Михайло, прииде ратью к городу к Торжку и взял город и огнем пожже город весь, — сообщал летописец. — И бысть пагуба велика христианам, одни огнем погореша в дворе, а другии выбежаша в церковь Спаса и тут издыхошася, и огнем изгореша много множество, иные же бежаша от огня
