отрезаны: за спиной у них остались Непрядва и Дон.
Воеводы строили полки. Каждому отведено было свое место, как решили еще в Коломне. В центре — самый многочисленный Большой полк во главе с князем Иваном Смоленским. При них воеводами Тимофей Вельяминов, Иван Квашня, Михаил Бренок. В Большом полку было много «небывальцев» — впервые участвующих в сражении воинов, — поэтому его прикрывал Сторожевой полк во главе с тарусски-ми князьями Оболенским и Друцким, воеводой Михаилом Челядиным и царевичем Андреем Серкизом.
На правом фланге определили стоять со своими полками князьям ростовским и стародубским с воеводой Грунком. На левом — князьям белозерским Федору Ярославскому с воеводою Мозырем.
Прямо у Дона в густом лесу спрятали Засадный полк Владимира Серпуховского и Дмитрия Боброка. А по другую сторону у реки Непрядвы затаились запасные полки князей Ольгердовичей.
Почему князья и воеводы решили оставить в засаде такое большое войско? Потому что большое поле, стиснутое с двух сторон Доном и Непрядвой, а с двух других изрезанное оврагами, не могло вместить столько рати — русской и татарской. В тесноте и бестолковщине биться трудно. Не столько воинов падет на поле брани, сколько сгинет под копытами коней и в давке.
Русские князья многому научились у татар за полтора столетия. Еще Чингисхан учил своих воинов, что исход битвы всегда решают свежие сотни, а не усталые тысячи, которые бьются уже несколько часов. И еще он наставлял: удар свежих сил по утомленному врагу должен быть внезапным и коварным — в спину. Все эти заветы очень пригодились Дмитрию Московскому, он не раз ими пользовался в своих битвах и всегда успешно.
Наконец утро забрезжило. Рассеивался густой туман над степями, высыхала обильная роса. Погода благоприятствовала русскому воинству: стояла сухая, солнечная осень. Поэтому и дальний переход дался им легко и быстро. И воевать легче, когда кони и люди не вязнут по колена в грязи, а сверху не сыплется на головы холодная осенняя морось.
В ту ночь, как отметил летописец, была «теплынь большая и тихо». Русское воинство готовилось к битве: умывались и надевали чистые рубахи, проверяли оружие, молились. Князь Дмитрий в малиновом плаще поверх доспехов, в золоченом шлеме объезжал полки на белом «парадном» коне, читал грамотку преподобного Сергия и говорил:
— Братия мои милые, сыны русские! Приблизился грозный день. Мужайтесь и крепитесь, Господь с нами!
Вернувшись к себе в Большой полк, над которым реяло черное знамя с золотым образом Христа Спасителя, князь снял с себя дорогие доспехи и плащ, облачился в одежду простого воина. И коня велел подать другого, любимого, с которым охотился.
Наверное, очень тяжелы были последние, напряженные минуты ожидания. Мамай приближался. Сначала пронесся неясный гул по степи, как будто гром прогремел. Это тучей находила несметная татарская конница. Неизвестно, откуда взялись огромные стаи ворон. Птицы кружились над степью и тревожно каркали. Суеверные русские воспринимали их как предвестниц смерти и дурной знак. На самом деле за татарским войском всегда следовали стаи собак, волков и… ворон, сытно кормившихся отходами от котлов.
Примерно в полдень вдалеке показались татарские отряды. В первом ряду воины с короткими мечами. Идущие в задних рядах клали свои длинные копья на плечи передних. Вместе с татарами шагали лихие вояки — генуэзцы, которых Мамай нанял в Крыму. За мзду они воевали с кем угодно против кого угодно. Война была их профессией.
За пехотой на маленьких лохматых лошадках катились дикие мрачные татарские всадники. Ряды за рядами, туча за тучей, орды за ордами! На огромном пространстве в десять верст надвигалась татарская рать.
Ордынцы были в черных и серых одеяниях. Зато русское воинство выглядело ярко и нарядно. Колыхались на ветру разноцветные знамена полков с золотыми образами. Горели на солнце золотые и серебряные шлемы и доспехи.
Жутко было видеть, как сближались две несметные рати. Но кровожадное сердце Мамая ликовало, когда он с Красного холма наблюдал это волнующее зрелище. Передовые отряды пехоты подошли так близко, что русские могли различать лица, крашенные хной бороды татар, синие перья генуэзцев.
Два войска замерли, в упор глядя друг на друга, — ждали приказа…
По традиции битва начиналась поединком богатырей. Тут из татарского войска выехал злой и страшный с виду печенег — пяти сажен в высоту и трех сажен в ширину. Если вспомнить, что сажень равнялась двум метрам с лишком, то Челибей был десятиметровым исполином. И едва ли самый мощный конь мог носить такого седока.
Челибей разъезжал перед русскими рядами, похвалялся и вызывал кого-нибудь сразиться. Никто не осмеливался принять вызов. Только один смельчак не убоялся печенега — Александр Пересвет выехал навстречу Челибею без шлема и кольчуги, в монашеской схиме, закрывавшей его голову и грудь.
Богатыри разъехались, вскинули копья и помчались навстречу друг другу. Сшиблись на всем скаку — и оба замертво пали на землю. Тут и «закипела битва кровавая, заблестели мечи острые; как молнии, затрещали копья, полилась кровь христианская, покатились шлемы золоченые под ноги конские, а за шлемами и головы богатырские».
С нечеловеческим ожесточением сражались два великих войска и час и другой. Многие гибли даже не от оружия, а от тесноты, под конскими копытами. Тесно было поле Куликовское для таких ратей. По этой причине Мамай не смог применить свою излюбленную тактику — охватить русские войска с флангов: глубокие овраги и коварные речушки преграждали путь татарской коннице.
Из-за тесноты Мамай не мог бросить на русских больших силы одним разом. В течение трех часов он посылал один за другим отряды легкой половецкой конницы. Татары врезались в самую гущу сражения и вскоре таяли там без следа. Потери с обеих сторон были ужасающие: очевидцы и участники рассказывали позднее, что трупы лежали под ногами сражающихся в три-четыре ряда.
Сторожевой полк лег почти полностью. Это были лучшие, отборные и опытные воины. В это время, почти через три часа непрерывной битвы, Мамай послал на поле свой последний резерв — тяжелую конницу и был уверен, что русским уже не хватит сил отбить такой сокрушительный удар. Эта тяжелая конница словно врубилась в Большой полк и левый фланг. Измученные, усталые «небывальцы» дрогнули, попятились и «на бега обратишася».
Глядя из засады, как наши бегут к реке, а татары их преследуют, князь Владимир Серпуховской рвался и томился.
— Пора, пора нам выступать! — торопил он воеводу Боброка.
Но воевода оставался хладнокровным и терпеливым.
— Кто не вовремя начинает, тот беду себе принимает. Ожидай! — удерживал он князя.
Воевода Боброк сыграл выдающуюся роль в Куликовской битве и заслужил, чтобы о нем было сказано отдельно. Он сумел правильно построить такое огромное войско и решил исход сражения. Воеводу называли Волынским, он был родом с Волыни и пришел вместе с князьями Ольгердовичами.
Итак, Дмитрий Боброк-Волынский ждал, пока татары обнажат свои тылы и ветер подует в их сторону. Даже видя, как ордынцы уничтожают Большой полк, он не дрогнул. В эти минуты князь Дмитрий повел себя очень мужественно и сумел воодушевить объятых страхом «небывальцев». Он взял знамя полка и с криками повел за собой отступающих. В этой схватке Дмитрий был ранен, и только тяжелые доспехи спасли князя от гибели. А вот его любимый боярин Бренок, из предосторожности надевший на себя парадные доспехи князя и севший на его белого коня, погиб: словно защитил собою великого князя.
Когда не удалось смять Большой полк, татары обрушились на левый фланг русских и оттеснили их к Непрядве. Вот тут-то воевода Боброк решил, что и время пришло, потому что татары повернулись к ним спинами, преследуя отступающих русских. Засадный полк вылетел из леса и ударил так стремительно, что татары опешили, ряды их смешались.
Зато наши уставшие полки, увидев неожиданную подмогу, ободрились и погнали ордынцев по всему фронту. В этот момент стало ясно, за кем останется победа. Резервов у Мамая больше не было. С Красного холма он наблюдал паническое бегство своих воинов и в бессильной злобе восклицал:
— Беда нам! Русь нас перехитрила. Худших мы побили, а лучшие теперь на нас обрушились.
Свежие отряды Боброка и князя Серпуховского целый день преследовали остатки татарских орд. Они
