кромешный: торговка метала громы и молнии, осыпала его руганью и проклятиями, хотела дать, вернее, дала ему звонкую пощечину и, судя по всему, имела горячее желание вцепиться ему в волосы… Короче говоря, Вениамину основательно влетело. Еле живой он вырвался из рук разбушевавшейся торговки и бежал в переулок, где к нему вскоре присоединился и Сендерл.
— Вот тебе и большой город! — сказал Сендерл, вытирая полою пот со лба и щек. — Тут не стой, там не ходи! Черт их ведает!
— Это тянется со времен столпотворения! — ответил Вениамин, тяжело дыша. — Все, что ты видишь здесь, это то же столпотворение, — та же сумятица и неразбериха, воровство и разбой…
— А пропади оно пропадом! — выругался Сендерл. — Пойдем, Вениамин, отдохнем! На тебе лица нет, ты ужасно выглядишь! И щека у тебя почему-то горит, черт бы побрал эту ведьму! Вытри, пожалуйста, лицо! Чертова баба, видать, желтком тебя измазала.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
В одной из тетеревских молелен горячо обсуждалась тогдашняя Крымская война. Запечье раскололось на различные партии. Каждая партия имела своего президента и свое политическое направление.
Хайкл Башковитый и его последователи были поглощены «тетей Витей»[21]. Они разбирали ее по косточкам и разоблачали все ее хитрости и штучки.
В свое время Хайкл был, с позволения сказать, часовым мастером, умел лучше всех прокатывать мацу зубчатым колесиком, не знал себе равных по части строительства шалаша к празднику кущей. Никому не удавалось так ловко использовать при этом строительстве доску для раскатывания теста, лопату, скамью и поломанную птичью клетку. Поэтому, когда при обсуждении затрагивались вопросы технические, спорщики из уважения к нему говорили:
— Это уже по его части, Хайкл знает…
Хайкл постоянно рассказывал удивительные вещи об умопомрачительных английских машинах, так что у слушателей волосы вставали дыбом. А если кто-нибудь из слушателей прерывал его рассказ вопросом, желая понять, в чем секрет машины, Хайкл тут же объяснял Есе очень просто некоей пружинкой и при этом делал такую мину и так сладко улыбался, точно разрешал все недоумения и раскрывал глаза своим слушателям. Вообще, «пружинкой» Хайкл объяснял решительно все: часы, телеграф, игральный ящик и все прочие механизмы и изобретения на свете. И только Ицика Простака никогда не удовлетворяли «пружинки» Хайкла. Он усматривал в этом некое вольнодумство и насмешливо замечал:
— Хайкл, чего доброго, скажет, что и «голем» и прочие чудеса можно объяснить все той же пружинкой!.. Фи, глупости! Все его объяснения, да простит он меня, просто-напросто ничего не стоят, чепуха!
И так как Хайкл Башковитый стоял горой за «тетю Витю», то Ицик Простак, его постоянный противник, ухватился за «тетю Росю»[22] и заступался за нее не щадя сил. Каждый из них старался склонить на свою сторону приверженцев других партий. Если у Хайкла кое-как налаживались отношения с Шмуликом Боксор, главарем приспешников клики «дяди Измаила»[23], если он наполовину поладил с Берлом Французом, горячим поклонником Наполеона, то Ицик переманивал в свой лагерь Тевье Мока, политика австрийской ориентации. Атмосфера накалялась. Из уст в уста передавались самые разноречивые суждения, страсти кипели, молельня прямо-таки ходуном ходила!
Как раз в это тревожное время наши путешественники прибыли в Тетеревку и временно поселились в этой молельне.
Сендерл, по природе человек покладистый, и в политических вопросах не проявлял особого упрямства, охотно соглашался с каждым в отдельности. «Тебе так угодно, — говорил он, — пожалуйста, пусть будет по-твоему! Мне-то что!» Поэтому все прониклись к нему симпатией. Уже после первого приветствия они пришли к заключению, что Сендерл — добряк, человек без задних мыслей, лишенный манеры настаивать на своем во что бы то ни стало. Но в то время, как Сендерл был в наилучших отношениях решительно со всеми без всякого различия, Вениамин, напротив, проявлял большую разборчивость и с первого же раза почему-то проникся особой симпатией к Шмулику Боксору, к которому он постепенно все больше привязывался, покуда окончательно не сдружился. Вениамин поведал ему весь план своего путешествия. Шмулику эта затея очень понравилась. Он переговорил об этом с Хайклом, и тот решил пораскинуть умом. Он пришел к заключению, что дело это хоть и не из легких, но кажется разумным. На особом совещании с Берлом Французом и Тевье Моком путешествие подверглось всестороннему обсуждению, причем участники совещания немало подивились затее нашего героя.
— Вениамин, — говорили они, — и в самом деле не похож на обыкновенного человека. Он какой-то рассеянный, не от мира сего. Порою трудно понять, что он говорит… То, бывает, задумается, вытаращит глаза как стекляшки, и улыбается. Наконец, повадки и манеры у него какие-то странные… Все это говорит о том, что Вениамин человек особенный, не простой. В нем, несомненно, есть что-то такое… Иначе и быть не может! Кто знает, может быть, этот Вениамин вовсе и не Вениамин… Всякое может статься!
Когда Вениамин и Сендерл после столкновения с торговкой на улице, запыхавшись, прибежали в молельню, там стоял невероятный шум. Сборище наших политиканов горячо препиралось с Ициком Простаком, который надрывался, стараясь всех перекричать:
— Вот, смотрите, что сказано в Иосифоне![24] — неистовствовал Ицик и не переводя дыхания тыкал пальцем в какую-то книжицу. — Здесь сказано, что Александр Македонский намеревался направиться к потомкам Ионадава, сына Рехава [25]. Он дошел со своими богатырями до Гор Мрака[26], но дальше они пройти не смогли, так как ноги их вязли по колено в трясине. Так как солнце там не светит, то земля сплошь болотистая. Вот и подумайте: если Александр Македонский, великий Александр Македонский, который летал на орле и был уже у врат рая, не смог пройти через Горы Мрака, то где уж там нашему замухрышке, этакому ничтожеству! Нет, не поможет ему даже Хайкл со всеми его пружинками!
— Эх ты, голова с мозгами! — раскричался Хайкл, тыча в Ицика большим пальцем. — Где у тебя глаза? А ну-ка посмотри, что сказано дальше! Александр Македонский, говорит он, встретил там птиц, говорящих по-гречески. И одна из таких птиц сказала ему следующее: «Напрасен твой труд, ибо ты возымел намерение проникнуть в чертог господень и в обитель рабов его — потомков Авраама, Исаака и Иакова»… [27] Теперь тебе понятно, голова дубовая, почему Александр Македонский не смог пробраться туда?
— Ну, ладно. Но что ты станешь делать, умник мой дорогой, если правда то, что говорят, будто десять келен израилевых, в том числе и красноликие израильтяне, или потомки Моисеевы, живут как раз там, где- то около страны пресвитера Иона?[28] А ну-ка, пусть герой твой разыщет где-нибудь эту самую страну пресвитера Иона! Так он ее и нашел! После дождичка в четверг!..
— А, глупости, Ицик! Право, глупости!
— Погоди-ка, погоди, разумник! А ведь существует еще и река Самбатьен! А что он поделает с этой речкой, которая всю неделю подряд камнями швыряется? Допустим, что он уже перебрался через Горы Мрака, предположим даже, что он отыскал страну пресвитера Иона. Но вот он дошел до реки Самбатьен и — тпрру! Градом сыплются камни, ступить невозможно… Тут уж ему не поможет даже твоя «Витя», хоть стань она головой вниз, а ногами кверху!
— Э, брат, ты уже и в «Витю» вцепился! Вот ты куда забрался!
— И что это, в самом деле, за манера, Ицик, ни за что ни про что королей высмеивать? — заметил с досадой Берл Француз. — Речь идет о Вениамине — ругай Вениамина, а королей, прошу тебя, оставь в покое!
— За что ругать Вениамина? — отозвался Тевье Мок. — Вениамин, по-моему, на правильном пути. Он может принести евреям радостные вести.
— Эх, Мок, Мок! — проговорил с сожалением Ицик и покачал головой. — Вот уж никак не ожидал, чтобы ты, Мокушка, носился с этим Вениамином и был с ним заодно. Что ты в нем особенного нашел?
