сколько угодно, а я уже далеко в пустыне, я иду, иду!
Ицик в таких случаях трижды сплевызал и говорил:
— Он просто с ума сошел, рехнулся! Его надо к знахарю сводить!
В конце концов Ицик добился того, что стоило Вениамину показаться на улице, как за ним, будто за полоумным, гналась орава мальчишек, швыряла в него камнями, улюлюкала и кричала:
— Гремучий змей!.. Дракон!..
Однажды, когда Вениамин и Сендерл шли под вечер по улице, озорники саранчой налетели на них и стали так донимать их, что наши герои вынуждены были обратиться в бегство. В одном из закоулков, сбегая с горки по длинному узкому мостку, они столкнулись с человеком, шедшим навстречу. Разминуться не было никакой возможности, разве что спрыгнуть с мостка и разбить себе голову или, в лучшем случае, ногу сломать. Но и голова и ноги до зарезу нужны были нашим путешественникам. Без головы или без ног путешествовать немыслимо. И Вениамин и Сендерл остановились повесив носы.
— А-а, привет тебе, Вениамин! — произнес встречный тоном, в котором прозвучали и досада и насмешка. — Замечательная встреча, право, как нарочно!
— Здравствуйте, приветствую вас, реб Айзик-Довид! — растерянно, каким-то чужим голосом ответил Вениамин.
Встречным оказался реб Айзик-Довид, сын Арн-Иосла, мужа Соре-Златы, тунеядовский мудрец.
— Хороши! Нечего сказать! — с укоризной процедил реб Айзик-Довид. — Удирают украдкой из дому… Удрали, и все тут… Почему? Отчего? Что за причина? Ведь все на свете должно иметь какой-то смысл! Как же это так, уйти ни с того ни с сего, за здорово живешь и покинуть жен своих бедных на произвол судьбы? В чем дело? Нет, в самом деле, не говоря уже ни о чем другом, я вас спрашиваю снова и снова: что это значит? Нет, скажите на милость: что вы тут делаете? Я и тебя имею в виду, Сендерл! Не думай, я вижу, как ты прячешься за Вениамина. Можешь быть уверен, от жены тебе здорово влетит! Она готова растерзать тебя, как селедку! Чуяло ее сердце, что вы здесь! Недаром ей, жене твоей то есть, захотелось поехать именно сюда, и обязательно со мной!
— Ага! Он здесь! — воскликнула вдруг подоспевшая откуда-то женщина.
Сендерл по голосу узнал свою жену. Он обмер, побелел как стена, душа в пятки ушла от страха. Чтобы не свалиться с мостков, он обеими руками ухватил Вениамина за полу кафтана — до того закружилась у него голова. Вот, казалось ему, она накинется на него и надает ему оплеух.
— Полюбуйтесь-ка на них, на этих красавцев! Черт бы их побрал обоих! Где он, мой изверг? Пустите меня к нему, пустите, я покажу ему, как велик наш бог! — кричала не переводя дыхания жена Сендерла и толкала реб Айзик-Довида.
— Только без крика! Без шума! — упрашивал реб Айзик-Довид. — Терпение! Уж вы столько времени ждали, подождите еще малость. Вдовой при живом муже вы уже, слава богу, не останетесь. Что же касается всего прочего, то поневоле приходится сказать: женщина остается женщиной. Казалось бы, и неглупая, а все-таки женщина. И в самом деле, подойдем к этому делу с другой стороны. К чему шуметь? Конечно, я понимаю, вам досадно: они сбежали! Почему? Отчего? Ведь все должно иметь какой-то смысл. Но, понимаете ли, раз так случилось, — значит, так оно и есть, а раз так оно и есть, то спрашивается: к чему еще крик? Но секрет в том — уж вы меня извините, как родную мать прошу, — секрет, понимаете ли, в том, что женщина, извините, остается женщиной.
Реб Айзик-Довид только было разошелся, намереваясь, по своему обыкновению, обсудить вопрос «с другой стороны», а затем снова «с другой стороны» и сдобрить свои рассуждения и солью и перчиком. Но с обеих сторон мостков уже собралось довольно много людей. Собравшиеся негодовали, что какие-то евреи загородили дорогу и не дают пройти, встали тут и рассуждают, точно, кроме них, нет никого на свете.
Кладка была так узка, что двоим никак не разминуться. И тому, кто стоял на одной стороне, приходилось ждать, покуда мостки не перейдут пешеходы с другой стороны. Поэтому жене Сендерла и реб Айзик-Довиду пришлось отойти назад. Вениамин и Сендерл тоже отступили на свою сторону. Лишь после этого люди стали переходить по кладке.
— Скажи на милость, Сендерл, чего мы здесь стоим, чего ждем? — сказал Вениамин, уже успевший прийти в себя. — Мы сейчас похожи на ребят, которых в наказание привязали ниточкой к ножке стола, а другой конец велят держать во рту. Глупенький, сейчас еще не поздно спастись.
— Верно, честное слово! — весело воскликнул Сендерл, точно человек, вырвавшийся из тисков. — Скорей, скорей, Вениамин! Если ты не желаешь, чтоб я попал к «ней» в руки… Это не кладка, это сама судьба, это сами предки сослужили нам службу.
Наши герои тут же дали тягу и спустя несколько минут оказались уже на другом конце города. Без дальних проволочек они забрали свои узелки и распрощались с Тетеревкой.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
— Э-гей! Вьо! Вьо! — хрипло кричал возница с облучка своей повозки, проезжая по самой оживленной улице города Глупска. Он чуть не наскочил на двух женщин, стоявших посреди мостовой с сумками, полными всякой снеди: мясом, редисом, луком, чесноком. Женщины поверяли друг дружке свои секреты, изливали душу так громогласно, что их можно было услышать за версту.
Женщины разбежались в разные стороны и остановились, чтобы издали, через дорогу, закончить разговор. Они кричали нараспев, стараясь заглушить визг и скрип телег, крытых фургонов и возов с дровами, длинной вереницей тянувшихся по улице и перегородивших на долгое время дорогу пешеходам.
— Хасе-Бейля! Значит, вечером придешь к гадалке? Я там буду со своим… Твой тоже придет, он просил передать, что там будет весело. Приходи, глупенькая, останешься довольна! Ну как же, Хасе-Бейля, придешь?
— Моя хозяйка, чтоб она сгорела, хочет меня сегодня заставить хлеб замесить и крупу перебирать. Но я как-нибудь отделаюсь и приду. Только пусть это будет в секрете. Прошу тебя, Добриш, никому об этом не говори!
— Погоди-ка, Хасе-Бейля, погоди! Черт твою хозяйку не возьмет, если обед поспеет часом позже. Она хочет жрать? Пусть ее черви жрут! Да, я совсем забыла! Не просеивай так мелко муку! Мучнице не нравятся твои отруби. Сколько тебе осталось от сегодняшней покупки?
— Ах, сорванец какой! Держите его, жулика! Это что еще за мода — хватать? Чтоб тебе живот схватило!
— Что случилось, Хасе-Бейля? Чего ты кричишь?
— Воришка, понимаешь! Чуть сумку из-под рук не утащил! Хорошо, что я вовремя спохватилась.
— Смотри-ка, смотри, Хасе-Бейля, что это там за толпа? Опять, наверное, горит где-нибудь. Уже второй пожар сегодня! До вечера еще несколько пожаров может случиться.
— Не звонят. Был бы пожар, звонили бы.
— Погоди-ка, вон идет маклерша, а я у нее спрошу. Симе-Двося! Симе-Двося! Что это за беготня?
— Не знаю, право! Может быть, Нехаме-Гися знает. Нехаме-Гися! Дорогая, что это там за сборище? Ваши утки так кричат, что ничего не разберешь. Годл сегодня родила, она у вас этих уток заберет. А куры у вас есть? Да, утки очень жирные. Яйца сегодня — не подступись! Что же это там за суматоха?
— А я знаю? Какие-то красноликие… Слышу, кричат: «Красноликие! Красноликие!»
— Что? Прибыли красноликие израильтяне? Боже мой! Надо сбегать посмотреть на них! — выпалили все разом и кинулись бежать.
— Ура! Гремучий змей!.. Дракон!.. Ура, красноликие израильтяне! — надрывалась в толпе орава мальчишек.
«Красноликие израильтяне» — это были наши путешественники, Вениамин и Сендерл, которые после события, приключившегося с ними в Тетеревке, прибыли в Глупск и за неделю-другую успели стяжать себе славу и здесь. Многие богобоязненные евреи прямо-таки восторгались ими так же, как тем сапожником, в котором глупские обыватели вдруг узрели чудо творца.
