Все свое серебро извел Иван, чтоб добыть ядовитое зелье, умастившее лезвия обоих мечей. Но и за все золото мира не купишь чести, коей пришлось ему поступиться. Прежде ни за какие сокровища не взял бы в руки отравленного меча... Но сделанного не воротишь.
Часы летят, ровно ветер по широкой степи, а ведь ни у Ивана, ни у Марьи Моревны часу лишнего в запасе нет. Поспешал он и все твердил в уме слова Кощея Бессмертного:
«Забудь про Марью Моревну. Лучше о душе своей помолись». Но каким ни назови Ивана-царевича — беззаботным, безрассудным, беспамятным, безмозглым,трусом он отродясь не бывал. Будь у него час до того, как луна взойдет во тьме ночной, вестимо, и поехал бы в другую сторону разыскивать своих зятьев, сыновей Чародеевых, звать их на подмогу. Но времени у него нету. А есть лишь свои доморощенные чары да в придачу храбрость, любовью подхлестнутая. Оттого и последовал совету чернокнижника — помолился и осенил себя трижды крестным знамением в надежде, что не подведет оно, как никогда не подводило богатырей русских, убережет его от кровавой бездны. Для верности разыскал он попа в Богом забытой деревушке и, перепугав насмерть, вымолил у него исповедь и святое причастие. Тот, поди, и не понял толком, какие грехи отпустил.
Затем отправился он к сельскому кузнецу и заказал ему ворот железный. Старуха, Кузнецова мать, подавая Ивану сей ворот на вытянутых руках, тихо молвила:
— Да оборонит он тебя во имя твоей матушки. Дай Бог, моему сыночку никогда такой не понадобится.
Разуму вопреки Иван понадеялся, что этого благословенья с него довольно. День медленно клонился к вечеру, а как смерклось, Иван-царевич сказал себе, что мешкать боле нечего. Ежели Кощей поблизости, тем лучше, а коль далече отъехал, чему быть, того все одно не миновать. С Божьей помощью успеет Марья Моревна добраться до своих волшебных книг, тогда кровавой схватки вовсе избежать удастся. Отвязал он Буркин повод от дерева и поехал выручать жену свою.
В крепости было пусто, лишь эхо необмотанных копыт разносилось от стены к стене. Иван сообразил, что, ежели в первый раз Кощей его не проморгал, так и незачем трудиться, топот приглушать. Новые подковы грохотали громом, когда въезжал он под крепостную ограду. И, не прячась более под сенью ее, он спрыгнул с седла, взял в одну руку палицу, в другую меч отравленный и пошел Марью Моревну искать.
Отыскал в башне высокой, где, согласно сказкам, и должны содержаться пленные царевны. Сидя у окошка, ждала она, когда покажется мил друг, чтоб спасти ее, и молилась в душе, что не сделает он более подобной глупости, потому как на сей раз Кощей Бессмертный непременно выполнит угрозу свою.
Когда Иван ступил через порог, она поднялась, точно во сне, приникла к нему, дрожа от страха, и тут же учуяла смертный дух, хоть меч и шашка оставались в ножнах.
— Свет Иванушка, — прошептала она, — это что ж ты затеял, дурачок мой милый?
— Заклятое зелье у ведьмы купил, — признался он с неохотою. — Спросил самое сильное средство против житейской злобы, она мне и дала... Убьет оно Кощея поделом ему, повергнет в беспамятство — тоже неплохо: авось успеем добраться до твоих чародейских книг.
— Да ведь он сразу прознает, как только мы покинем эти стены, — возразила Марья Моревна.
— Вот и славно: пущай нагонит, найдет боле, чем ожидал. — Иван тронул рукоять шашки, и новая волна ядовитого духа разлилась по горнице.
— Да хватит ли твоего яду на этакого злодея?
— Там видно будет, голубушка. Пока я одно знаю: ежели мы тут промешкаем, то биться мне с ним на его земле. А отъедем подале, тогда уж я буду место выбирать — все надежнее.
— Надеешься?
Иван взял жену за белы руки.
— Молюсь. Что мне еще остается?
Поспешили они вниз по винтовой лестнице, стараясь потише ступать. Хоть и не видать в крепости ни души, сие не значит, что за ними догляду нет. На подворье дожидал их верный Бурка.
Марья Моревна погладила чалого по морде, а он в ладонь ей дыхнул.
— Кощеев конь никогда не ласкается, хоть и говорит человечьим голосом,заметила она.
— Неужто говорит?! — поразился Иван.
— Говорит, — откликнулась она и, помолчав, прибавила: — И говорит, и чует, ежели замышляется что супротив его хозяина.
— Как в ворота въедешь, так сразу и чует?
— Нет, как выедешь да увезешь с собой то, что он своим почитает.
— Вот оно что... — Иван подсадил в седло Марью Моревну. — Ну и Бог с ним, пущай чует.
Он пришпорил коня и галопом умчался из ненавистной крепости.
Тут черный Кощеев конь и пошел спотыкаться.
Плеть завизжала в воздухе, ровно комар, и вытянул ею Кощей своего одра промеж спины.
— Что ты, волчья сыть, травяной мешок, спотыкаешься? Тот, бедный, и хрипел, и пятился, грозя сбросить седока, и головою тряс, ровно под дождем, и летели с него капли, только не дождевые, а кровавые.
Наконец притомился Кощей, опустил плетку.
— Коли предварить меня об чем хочешь, на то язык у тебя есть, отчего ж сам себя под плеть подставляешь?
— Так уж моему племени на роду написано, — отвечал конь, — спотыкаться, коли пропажу чуешь. Не моя в том вина, Кощей Смерти Тощей, что всякий раз, как я споткнуся, ты брякнуться можешь.
Подумал Кощей, подумал: дело ведь говорит скотина, а все ж огрел его плеткой еще разок, чтобы наперед не забывался. Утер хорошенько кровь с перевитых ремней да и говорит:
— Выходит, Иван-царевич еще глупей оказался, чем я думал?
— Выходит, ежели ты под этим разумеешь, что нагрянул он в твои палаты. Чую русский дух там, где русского духу быть не должно. Опять выкрал Иван-царевич Марью Моревну и увез.
— А можно ль их догнать?
Тряхнул добрый конь головой и покосился красным глазом на хозяина.
— Можно ячменю насеять, подождать, пока вырастет, сжать-смолотить, пива наварить, допьяну напиться, до отвалу выспаться, да тогда в догонь ехать — и то поспеем.
Засмеялся Кощей, стеганул коня по крупу: нечего подневольному забываться да над хозяином насмехаться.
— И на что глупой такой животине речь дадена?
А после спрятал плетку и заместо нее саблю вытащил.
Иван-царевич уж знал, что за гром с ясного неба грянул. Натянул он поводья, застопорил Бурку да и спрыгнул с высокого седла. А на лету успел выхватить из ножен и кривую шашку, и меч богатырский. Вдругорядь Кощею не застичь его врасплох.
Марья Моревна отстегнула от седла тяжелую палицу и тоже изготовилась биться, а другою рукой коня оглаживала, чтоб не шарахался.
Долго после грома тишина стояла, лишь ветер завывал в степи, рвал с них одежу да швырял в глаза пучки жухлой травы. Иван-царевич навесил на руку щит свой круглый и в который раз пожалел, что не поддался уговорам Людмилы-царицы, матушки своей любезной, да не взял с собой в странствия кованую кольчугу. Правда, теперь на нем ворот железный, но в кольчуге, ясно дело, было б ему способнее.
Наконец Кощей Бессмертный выехал к ним из вечернего сумрака.
Кривая сабля в руке его — не меч булатный, не казачья шашка, а тесак мясницкий, разве что величиной поболе. Но поигрывал он тяжелым этим тесаком, ровно своею плеткою. Первый удар отразил Иван, скрестив пред собой меч и шашку, однако ж не устоял — упал на колена, и руки мелкой дрожью затряслися.
Кощей рывком осадил коня, и, едва тот, всхрапнув да зарывшись копытами в сыру землю, остановился, глянул чернокнижник на добра молодца. Но глядел не как честный воин глядит на соперника, а как садовник на мошку надоедную.
— Слазь, Кощей, — заговорил Иван-царевич, — сойди на землю, давай силою померимся.
— Да какая твоя сила! — засмеялся колдун. — Вон руки-то ходуном ходят.
Вспыхнул Иван от этакой насмешки, ведь не со страху руки дрожали, а от натуги.
