примеру, работаю в этой системе от случая к случаю, и меня туда на постоянной основе чего-то не очень тянет. Даже тошнит местами от того, что я там вижу…
– Да ну, где это тебя так испугали?
– Не испугали, а, скорее, разочаровали. Меня вообще-то простым финским ножом не напугаешь. Пример – последняя моя преподавательская эскапада. Наш краснобельский агротехнический университет. Ну, из названия понятно, что раз провинциальный, да еще и сельскохозяйственный, то ничего путного от него ждать не стоит. Опять же, ты знаешь, что у нас в Краснобельске республика Шкабыртостан, и там людям со славянскими харями и фамилиями не очень-то комильфо. Но национальный вопрос у нас там – это нечто вроде нелепой и безобидной придури не самой умной и многочисленной части местного населеня. Во всяком случае, пока. В общем, закономерно, что и у преподавателей, и у студентов- агротехников обнаружилось столь полное отсутствие серого вещества в голове, что я только диву давался. Нет, ну, студенты – ладно. Это, так сказать, продукт суровой эпохи, теперь других просто не делают. А вот преподаватели… Я там, как это ни смешно звучит, политологию и прочую социологию преподавал, но, как выяснилось из отвлеченных разговоров, в сельскохозяйственных делах я петрю вовсе не хуже тех, кто там, к примеру, агрономию ведет. Исключительно потому, что я на дедовские шесть соток еще иногда езжу и что-то там сажаю и собираю. Прикинь, они там на втором курсе ставят опыты, которые мы ставили в третьем классе средней школы, по соответствующему советскому учебнику «Природоведение». Это когда проращиваешь семена гороха – кладешь в чашку Петри, поливаешь и накрываешь сверху бумажкой. Такие вот нынче морквоведы с высшим образованием…
– Ну и преподавал бы себе, раз ты такой продвинутый. Чего ушел-то?
– И не говори. По идее, контракт у меня был на год, да я еще и конкурс на должность старшего преподавателя прошел. Тошнотворная процедура, но у меня на нее хватило ума и нервов. Я же в нашей аспирантуре учился, там и не такое видал. И главное, я уже был морально готов там работать долго, уже и в режим начал входить (там ведь по субботам вкалывать приходится), и документы начал помаленьку заполнять, и студентов различать по лицам и фамилиям. Но вдруг – хоп, и крутой облом в одночасье…
– Это почему?
– На то, однако, много причин. Понятно, что я по их меркам слишком молодой, морда больно умная, местных псевдонаучных авторитетов заранее не уважаю, по мелочам не пресмыкаюсь и т. д., и т. п. Поначалу, естественно, всякие мелкие придирки пошли, типа того, что я неправильно лекции читаю. «В лекции превалирует личное мнение преподавателя» – как тебе такая формулировочка? И это учитывая, что в той же политологии основные понятия берутся из высочайше утвержденного учебника, который не тобой написан. Что тут вообще может быть «личного»? Ну, или что я журналы не вовремя заполняю. А как их заполнить, если было всего 2–3 лекции, и полного списка групп еще нет? Но это все, как говорится, со временем лечится, и хрен бы с ним.
Но тут все вдруг обрубилось враз. Является в наш «храм морквоведения и капустосадчества» некая голландская делегация. То ли тамошние специалисты по тюльпанам, то ли по марихуане, честно говоря, так и не разобрал. Это если бы они из Колумбии были, все бы сразу было ясно, а тут все-таки возможны варианты. Без предупреждения явились, заметь.
Обычно о визитах иностранцев за неделю предупреждают и начинают аврально потолки белить, паркет лачить, комитет по встрече выбирать и т. д., а тут – сразу. В общем, начинают водить этих голландских деятелей по универу. И запираются они в числе прочего ко мне, на семинар по социологии. И главный голландский хрен курлыкает через переводчика – а почему у студентов на столах книг нет? Я ему через переводчика же объясняю, что семинар, мол. Тетради, методички, распечатки докладов лежат – какого же вам еще? Ну, он поулыбался, мудень этот, даже мне ручку потряс на прощание. Однако сопровождающие его шестерки из числа местной микрочеляди оргвыводы сделали, похоже, заранее. То ли действительно отсутствие учебников их так задело за живое, то ли то, что у меня на спинке стула куртка висела (а я на этот семинар из другого корпуса прибежал, с лекции, а перемена, заметь, всего десять минут). Короче, через день вызывает меня наш завкафедрой Урванцев и говорит – так, мол, и так, ректор лично велел тебя уволить. И в глаза не смотрит. Я его, кстати, поначалу даже, можно сказать, уважал. Такой крупный, мордастый дядька, пчеловод-пасечник с несколько извращенным чувством юмора, усиленно корчивший из себя этакого независимого и себе на уме. Все любил плести, каким мачо был в молодости… А в тот момент он вдруг на моих глазах потек, как обвиняемый на первом допросе в НКВД во времена оны. И понял я, что никакой он не независимый, а банальное ссыкло компотное. И что все начальники в наших российских вузах одинаковы, несмотря на разные ранги, окраску, манеру говорить и одеваться.
Ну, посмотрел я изподлобья на этого дристуна. Раз велели, говорю, то увольняйте. И он так сразу обрадовался, аж прослезился и запрыгал. Даже начал «шикарные» предложения делать. А не поехать ли тебе, паря, типа, в деревню и там где-нибудь чего-нибудь преподавать, раз уж не везет тебе по жизни? А в заявлении (а у нас сейчас, сам знаешь, кроме как «по собственному желанию», никого и никогда не увольняют) мне предлагал приписать, что, мол, «по собственному желанию, в связи с семейными обстоятельствами». Я такого писать, понятное дело, не стал. Но с тех пор вряд ли с ним какать на одно гектаре сяду. Если, конечно, встречусь с ним в этой жизни еще хоть раз, в чем я лично сильно сомневаюсь. Правда, позже я узнал, что ему незадолго до моего появления на этой кафедре пытались пристроить какого-то то ли ректорского, то ли проректорского сынка или племянника, да Урванцев тогда имел неосторожность послать начальство подальше. Вот они и нашли повод сквитаться. Главное, я ни ректора, ни проректоров, кроме одного, не то что не запомнил – я их ни разу в глаза не видел. Даже познакомиться не успел, не то что, к примеру, поругаться…
– Ну и какие из этого выводы?
– А выводы простые: когда паны дерутся, у холопов чубы трещат. А еще – тяжело в наше время быть сыном своих родителей.
– Это ты к чему?
– Это я к тому, что у меня или у тебя родители простые работяги. А самому сейчас в России пробиваться тяжело, если ты не сын замминистра, депутата, председателя нефтяной компании, продюсера или хотя бы какого-нибудь проректора по хозяйственной части… Эх, да что я тебе рассказываю… А вон, кстати, наши идут и вроде что-то тащат…
Действительно, к кафе приближалась группа знакомых нам лиц. Ихтиандры в компании с Гуттиэрами… Во главе рослый и авантажный Вова Кирдяпкин, за ним Юля, Дашка, Паша с Ильдаром и импортный ныряльщик Кнут Хендебоорг с выцветшей от морской соли рыжей бороденкой. Все одеты по- пляжному, то есть практически в неглиже и в шлепанцах. Загорелые до темно-шоколадного цвета. Походка у всех несколько усталая. Похоже, на сегодня товарищи поисковики отнырялись. Паша тащил какую-то позеленевшую трубку, у Кирдяпкина в руках тоже что-то было. Немцы за своим столиком заметно оживились, но ребята двинули прямиком к нам, и они сразу успокоились.
– Здорово, наука! – приветствовал меня Кирдяпкин.
– От науки слышу. Никак нашли что нибудь?
– На что это, по-твоему, похоже? – спросил Кирдяпкин, отбирая у Паши и протягивая мне ту самую «трубку». Оказалось, это не трубка, а оружейный ствол с какими-то деталями затворной коробки.
– На «дегтярь» похоже, – сказал я, рассмотрев находку поближе. – Причем больше похоже на ДТ или ДА, а не на ДП. Откуда?
– Оттуда. Со дна морского.
– Только это, больше ничего? Скорее всего, это СБ. На первые попавшие в Испанию «катюши» ставили как раз турели с ДА. Хотя на севере СБ почти не летали, разве что какой-нибудь разведчик приблудился…
– Судя по обломкам, самолет большой, но одномоторный.
– Тогда это, скорее всего, Р-5 или Р-Z. Хотя и их на севере не было, да и турелей с ДА на них вроде не ставили. Странно…
– Нет, что я, Р-5 не видел, что ли? Этот много здоровее. Причем вокруг куски гофрированной обшивки валяются.
– Гофрированной?! А ты ничего не путаешь?
– Побойся бога. Мы пару кусочков даже подняли, только тащить поленились. Они на судне остались. А еще девчонки бирку с мотора срубили. Она хорошо сохранилась – движок частично в ил ушел, но на нем,
