В результате в нашем народе и среди верующих, и среди неверующих утвердилось весьма распространенное и имеющее уже характер предубеждения мнение, что в богослужении заведомо ничего или почти ничего невозможно понять и что наибольшую важность и интерес в нем имеет обрядовая, внешняя сторона, хотя смысл как совокупности обрядовых действий, так и отдельных обрядов остается даже для постоянных посетителей тайной за семью печатями.
Естественно, о сознательном, благоговейном отношении к Слову Божьему, т.е. о его слышании и усвоении в стенах православного храма не идет и речи; не может православный человек и жаждать Откровения Божьего, Его святого Слова, ибо не осознает его божественной ценности и при существующей церковной практике осознать не в состоянии.
IV. БОГОСЛУЖЕНИЕ
Перед ревнующим о славе Божьей православным христианином, молитвенно участвующим в богослужении, неизбежно возникает тревожный вопрос: совершается ли это богослужение в соответствии с реальными духовными нуждами его самого и стоящих вокруг собратьев по вере? Совершается ли оно так, что может служить и служит средством миссионерского воздействия на тех, кто, будучи еще от Бога далек, пришел в храм впервые, движимый не столько влечением сердца, сколько познавательным интересом или даже просто любопытством? Нет ли в самом богослужении, в его совершении и внешнем оформлении чего–либо, что вызывает отталкивание, что исключает возможность восприятия, понимания и тем более молитвенного соучастия?
Эти вопросы, актуальные для каждого прихожанина, должны приобретать особую остроту для духовенства, то есть для тех, для кого возвещение Слова Божьего и молитвословий молящимся, совершение святых таинств и других священнодействий является не только профессиональной деятельностью, не только обязанностью, но делом жизни, делом, к которому Бог призывает и на осуществления коего посвящает каждого священно–и церковнослужителя.
Конечно, образованный, духовно зрелый священник, горячий молитвенник, сознательно воспринимающий и переживающий совершаемую им или с его участием службу Божью, может в своей молитвенной сосредоточенности даже не замечать небрежности и невнятности клиросного чтения, спешку дьякона, который переходит к очередному прошению под звучание не–допетого еще «Господи, помилуй», не обращать внимание на шум и громкую перебранку в очереди к свечному ящику.
Но и такой ревностный священнослужитель, чей молитвенный настрой, казалось бы, защищен от внешних помех, именно в силу своей ревности не может быть равнодушным к духовному состоянию стоящей за его спиной паствы, для которой и от имени которой он служит. Его более, чем кого–либо, печалит и внутренно ранит и небрежное отношение к святыне со стороны сослужителей, и беспросветный мрак в душах тех посетителей храма, которые вместо устремления ума и сердца к Богу, скучают и томятся от кажущегося бесконечным монотонного, непонятного клиросного чтения, мечутся от иконы к иконе, спрашивая умудренных многолетним обрядовым опытом прихожан, перед какой иконой надо поставить свечку, если покинул муж, а перед какой — если украли из сумочки деньги!
К счастью, для будущего нашей Церкви отнюдь не все причины недостаточной эффективности ее богослужения имеют объективный, не зависящий от самой Церкви характер. Очень многое в церковной деятельности, особенно в богослужебной практике, может быть исправлено или усовершенствовано, притом чисто церковными силами и средствами, и в этом ничто нашей Церкви не препятствует, кроме присущих множеству ее членов невежества, косности, безразличия, равнодушия и лени.
Многое, что мешает молитвенному восприятию и переживанию богослужения, обусловлено дефицитом духовности священнослужителя и присущими лично ему и его служению недостатками. Священный молитвенный текст часто воспроизводится торопливо, неотчетливо, слишком тихо или чрезмерно громко, невыразительно. Существенное значение имеют также манера поведения священнослужителя, наличие у него вредных привычек, привлекающих к его внешнему облику внимание молящихся и тем самым отвлекающих их от молитвы. Нередко священнослужитель, стоя на виду у всех на амвоне или посреди храма, начинает бродить взглядом по клиросам или по лицам молящихся, отнюдь не являясь в таком случае примером молитвенной сосредоточенности.
Все эти отрицательные явления легко устранимы, если священнослужитель или чтец старается сосредоточиться на содержании звучащего в данный момент священного или молитвенного текста, находит в нем духовное удовлетворение, согласно словам псалмопевца: «Как сладки гортани моей слова Твои! лучше меда устам моим» (Пс 118:103); «радуюсь я слову Твоему как получивший великую прибыль» (ст. 162).
Неизбежно отвлекающим священнослужителя от молитвы фактором является необходимость одновременно с молитвой производить многочисленные обрядовые действия. Однако их частое и единообразное совершение создает очень скоро навык почти автоматический; тогда обрядовые действия могут уже не мешать молитве и даже способствуют благоговейному духовному состоянию служителя.
Однако трагедией большинства священнослужителей является то, что они заботятся о безошибочности обрядовых действий гораздо больше, чем о собственном духовном состоянии. Внешние действия заметны для окружающих, в том числе для начальства — старших священников, настоятеля, архиерея, а внутреннее состояние известно только Господу Богу, и здесь вступает в силу апостольское указание, которым часто пренебрегают: «Должно повиноваться больше Богу, нежели человекам» (Деян 5:29; ср. 4:19). При оценке же духовной настроенности многих священнослужителей невольно вспоминаются евангельские слова: «возлюбили больше славу человеческую, нежели славу Божию» (Ин 12:43).
Подобному искушению подвергаются и дьяконы и священики на каждом шагу, и нельзя относиться к этому, как к чему–то порочащему священнослужителя, ибо речь идет об общечеловеческой слабости, склонности переоценивать внешнюю сторону в ущерб внутреннему содержанию (Мф 15:16–20). Трагично, однако, что в Церкви почти нет соответствующей воспитательной работы ни со стороны архиереев, ни со стороны опытных протоиереев и протодиаконов; почти никогда младшие и начинающие не слышат напоминания о необходимости сохранять благоговение и молитвенность, вдумчиво читать тайные молитвы, всеми силами души переживать тайнодействия. Зато любая даже самая мелкая неточность в обряде или (у иподьяконов) в обслуживании архиерея, естественно, вызывает соответствующее замечание, нередко окрик, гнев[15]
Здесь уместно упомянуть о бездумно практикуемом обычае заставлять только что рукоположенного дьякона или священника («ставленников») служить ежедневно утром и вечером даже без дней отдыха в течение длительного срока, часто до сорока дней сразу по их посвящении. Помимо разрушительного действия этой практики на семейную жизнь ставленника, чаще всего вступившего в брак незадолго до рукоположения, она почти неодолимо отрицательно действует на психику ставленника, вызывая у него неизбежную усталость, переходящую в противление и мечту о скорейшем завершении такого стажирования. А это исключает усердие, радость служения, даже искреннюю сердечную молитву. К несчастью, архиереи и настоятели кафедральных соборов не заботятся о духовном состоянии и развитии ставленников, стараясь лишь в кратчайший срок натренировать их в точном выполнении писаных и неписаных правил чинопоследования, в результате чего начинающий священнослужитель чувствует себя к концу стажировки крайне истомленным и уже надолго неспособен к сознательному, благоговейному и радостному дальнейшему служению.
Однако вернемся к мирянину, стоящему в глубине храма. Если он пришел к литургии с искренним желанием отрешиться на время богослужения от повседневной суеты и усердно, без помех помолиться, то он в большей или меньшей степени испытывает разочарование. Так, если он пришел вовремя, первое впечатление будет от чтения часов — как правило, монотонного, обычно торопливого чтения прекрасных глубоких молитвословий, само содержание которых остается, однако, в основном недоступным: славянский язык создает барьер, непреодолимый для слушателя псалмов и молитв, если он не имел счастья с детства посещать церковь. Но даже и среди целожизненных посетителей есть множество таких, кто давно потерял надежду понимать привычное, но лишенное для них реального смысла чтение.
Отрадой для молящихся является первая половина собственно литургии (так называемая «литургия
