происходит в моей голове.
— Я актриса.
Все это произошло в воображаемом мире, погоди, я расскажу тебе… Это случилось, когда я поехала с отцом на этот остров, что на юге… как же он назывался? Там папа впервые встретился с мамой и ее отцом, это было до войны, значит, это точно был один из островов, которые оккупировала японская армия… может быть, Новая Гвинея? Или Минданао, или же какой-нибудь другой остров у берегов Филиппин, но в любом случае прошло уже больше десяти лет, так что пускай будет Новая Гвинея или Минданао. Там не было никакой туристической инфраструктуры… Мама не поехала с нами, не помню почему…
Нет, во всяком случае я уверена, что это был не Таити.
— Вы забронировали себе номер?
Ну так вот, и на этом южном острове…
— Вы знаете историю про гнома с южного острова?
— Как? Историю про гнома? Ну да. Хочешь, расскажу?
— Хорошо, а что, если нам позавтракать вместе? Проклятье, спагетти… Ну ладно, сойдет. Я прощаю тебя, но если шоколадный мусс окажется дрянью, то это будет совсем паршиво.
— Если желаете остановиться в этом же отеле, я закажу для вас номер. Итак, вы, значит, актриса? В каких же картинах вы снимались?
На южном острове живет отвратительный гном.
— Пока только в двух, и это были роли второго плана. Сначала в «Огнях гавани», это ремейк одного европейского фильма, а потом в «Ночи перед революцией». Речь идет о пролетарской революции в начале эпохи Тайсё, окончившейся полным крахом.
Этот гном нападает на людей во сне… Я лежала рядом с отцом и смотрела на вращавшийся вентилятор, который издавал такой странный звук… только оборотень может знать, когда я уснула. Этот гном поначалу выглядел не совсем как гном, скорее он походил на воздушный шарик; он совсем не был похож на карлика, но я поняла, что это он: у него было раздутое лицо, глубоко посаженные глаза, которые светились в ночи, словно планктон на дельфиньей коже… а разглядев его глаза, я увидела и рот… его лицо давало представление обо всем его теле, он был похож на образчик современного искусства — склеили вместе несколько наполовину спущенных резиновых воздушных шаров, и лишь лицо оставалось чуть более подкачанным, так что я почти сразу поняла, что это был точно сон, пляж был совсем рядом, за стеной нашего бунгало, и, вероятно, шум волн прорывался в мой сон… этот карлик стоял на песке, освещенный ярким полуденным светом.
Он смеялся, его глаза превратились в узкие щелочки наподобие лунных серпов, уголки рта искривились… это улыбающееся лицо на залитом солнцем пляже напомнило мне столько всего, с чем я уже успела познакомиться в своей жизни… Морской берег в полдень — кажется, это было в Испании… во всяком случае, точно где-то в Южной Европе, мы отправились туда на каникулы и жарили на пляже мясо…
Коста- Брава?
На берегу был гостиничный комплекс, нет, то был не курорт для миллиардеров, да и не похоже на те места, где любят строить свои летние виллы знаменитости из среднего класса… два дома отдыха, большое апельсиновое дерево, на котором, как говорили, однажды удавился какой-то знаменитый грабитель, иезуитская церковь с недостеленной кровлей, семь или восемь двухзвездочных отелей, ресторан под соломенной крышей, в котором подавали только дары моря, кафе, где продавались приторные пирожные, а эспрессо почти весь состоял из кофейной гущи — вот и все, что было в том курортном местечке… так что берег, на котором я увидела смеющегося карлика, служил пристанищем для преступников, детей и стариков.
Но во сне я не выступала на сцене.
Старики играли в салонные игры, дети постоянно ссорились, преступники обдумывали свои будущие дела, так что поначалу карлик оставался в стороне… так бывает всегда с теми, кто отличается от остальных.
Потом, когда солнце на мгновение спряталось в облаках, наружу вылились ненависть и месть, и словно карлик подал какой-то сигнал, все — старики, дети и злодеи — бросились друг на друга и стали убивать. Я всегда, с самого детства боялась жестоких сновидений, но на этот раз, несомненно, благодаря этому гному я стала кое-что понимать.
Все было прекрасно.
— Погоди-ка… да, что-то такое припоминаю, я уже слышал о тебе.
И тем не менее никто не знает обо мне.
Я впервые рассказываю кому-то о своем воображаемом мире… карлик сказал мне: «А теперь я иду к тебе», — я закричала и заплакала, я испугалась, и, думаю, именно в тот момент проснулась… отец укачивал меня и говорил: «Моэко, Моэко, приди в себя, что случилось?» Я увидела своего отца, но карлик не пропал, он был где-то рядом, он запечатлелся в моем мозгу… «Подумай хорошенько, — говорил он, — с самого твоего детства тебя окружали люди, которых ты считала хорошими, а они всегда были злыми».
И он был прав, этот карлик.
— Мне рассказала о тебе одна актриса, Рэйко Саито. Ты знакома с ней? Ей уже семьдесят, но она превосходная актриса. Она говорила, что из всех молодых актеров единственная, у кого есть талант, — это ты.
Рэйко-сан, когда-то давно, на студии Кинута она ткнула острием своего зонтика в глаз одному американскому солдату, который вздумал дразнить ее. Мне не нравится такой типаж…
— На мой счет часто ошибаются.
Странный он какой-то, этот фотограф, верно, у него такое амплуа — все время быть странным… Я ненавижу, когда на мой счет ошибаются, но прежде всего я ненавижу, когда кто-то думает, что может меня понять.
Но я, даже если и напугана, никогда не буду тыкать концом зонта человеку в глаз, я все растворяю, даже ненависть… все растворяется у меня в голове, но он говорил мне не об этом… то, о чем шла речь, осталось у меня в голове, а вернее, где-то позади ушей, словно идеально прорисованный пейзаж, линия морского берега с бьющим в глаза полуденным солнцем, апельсиновое дерево, тихие пустынные улочки… но они не всегда были такими, ведь когда-то в этом третьеразрядном курортном городишке жили люди, но что-то произошло… что? Эпидемия или бойня, которую устроили вражеские войска? А быть может, просто рядом закрылась угольная шахта или что-нибудь такое… ну, в общем, что-то заставило людей покинуть эти места.
Однако в реальной жизни я терпеть не могла пустынных пейзажей, в своем воображении всегда населяла их людьми, словно те, кто увлекается игрушечными железными дорогами и расставляет повсюду фигурки начальника вокзала, носильщиков и пассажиров… вот и я была похожа на такого любителя… так получалось не нарочно (ибо я отлично помнила то, что говорил мне карлик, а все эти ужасные сцены насилия все время повторялись в моей голове и становились только страшнее), но все эти люди в моем воображаемом мире отличались добродетелью, это были такие люди, которые могли бы откровенно сказать о себе: я беден, но веду честную жизнь; они не причиняли друг другу зла, они ненавидели жестокость, они не обладали никакими талантами, были неспособны произнести что-нибудь смешное, однако я решила, что курортик с таким населением убережет меня от ошибочных шагов — в те редкие случаи, когда курю траву или принимаю наркотики, я ощущаю, как меня встряхивает какая-то могучая сила.
Подобное случается и в моменты полного нервного истощения — я вдруг становлюсь подозрительной до такой степени, что сама себе удивляюсь: например, говорю себе: «Вот этот стилист, что так пристально смотрит на меня, верно, послан, чтобы загнать меня в какую-нибудь ловушку, он меня не любит». Подозрение мое становится все сильнее и сильнее, внутри меня образуется какой-то параноидальный сгусток, что-то вроде концентрированной реальности, и в такие моменты, если бы этот стилист умер с перерезанным горлом у меня на глазах, это доставило бы мне удовольствие… конечно, я понимаю, что нельзя допускать такие мысли… ведь подобное желание что-то значит…
В моем мире, что таится у меня в голове за ушами, жители этого грустного городка ведут такую скромную и честную жизнь, какую только могу себе вообразить, я считала, что они оградят меня, помогут мне отогнать желание видеть того стилиста с перерезанным горлом… но это так скучно…
— Ах вот как? Но это так, я оставил свой фотоаппарат дома. Я могу снять тебя в Японии, только надо будет улучить момент… было бы неплохо запечатлеть тебя во время работы. У тебя есть что-нибудь на примете?
Зло притягивает меня, но когда я в растерянности, все приобретает смысл.
— Да, есть. В этом году я буду сниматься. На этот раз у меня главная роль. Съемки в Канадзава.
Я искала беспричинное зло, зло, лишенное всякого смысла, и если бы я нашла его, в моем мире родился бы герой, а я стала бы в сто тысяч раз красивее, чем сейчас.
Я искала этого героя двадцать четыре года.
И вот наконец нашла.
— Ладно, тогда я сделаю снимки здесь… но скажи, почему ты выбрала именно меня?
Мне нравятся твои фотографии с офицерами южновьетнамской армии, которые держат в руках куски человеческой плоти.
— Потому что мне очень нравятся твои работы.
Та из них, на которой запечатлен улыбающийся офицер, который держит за волосы труп вьетконговца, развороченный взрывом гранаты.
— Мне приятно слышать это… Я постараюсь исполнить твой портрет в том же стиле, насколько это будет возможно.
Этот офицер представляется для меня воплощением того самого беспричинного зла, а труп, разорванный от груди, выглядит так, будто это плюшевый медвежонок.
— На самом деле мне кажется, что это самое главное в фотографии.
Этот плюшевый вьетконговец и беззаботный офицер поселились в моем городке и стали кем-то вроде почетных граждан.
— Я стараюсь не думать о том, кто находится передо мной, я заставляю себя не думать о том, что я фотографирую. Ты знаешь, я не люблю говорить на эту тему… но я был во Вьетнаме.
Да,
