потом понял, что это черноногие. Я всем телом врос в землю и украдкой следил за ними. Они находились так близко от меня, что можно было добросить до них камнем. Я подумал — будь у меня сейчас ружье, я мог бы застрелить их обоих. У самой вершины враги остановились, потом один из них прополз еще немного вперед и, выглянув, осмотрел наши типи, стоявшие в долине. Первый сделал знак товарищу, и они оба теперь осмотрели весь наш лагерь. Затем я услышал их разговор — они решали, как лучше напасть на нас. Через некоторое время они отползли назад, встали и побежали вниз по склону, и исчезли из виду. Когда они скрылись, я переполз на другую сторону утеса и спустился вниз. У подножия я сел и, вспомнив свое видение, обратился к духам с молитвой: 'Праотцы, со мной может случиться беда. Но положусь на силу, которую вы мне даровали. Услышьте меня и помогите!' После этого я побежал к своим и предупредил их, что надо немедленно уходить.
Нас было так мало, что мы не решились остаться и свернуть свои типи, а сразу пустились в путь. Шли очень быстро. По пути нам пришлось пересечь ручей Совсем-Без-Деревьев. Сейчас, весной, этот ручей стал полноводным потоком. Поэтому мне и еще одному подростку пришлось переплывать ручей, прикрепив к себе сыромятные ремни, которыми опоясались старухи, и тянуть их через глубокую воду. Они чуть не захлебнулись, пока мы тащили их. Когда все выбрались на берег, стариков усадили на лошадей и мы быстро двинулись вперед, на восток.
На небе с западной стороны надвинулась грозовая туча. Я уже знал: она пришла, чтобы защитить нас. Слышно было как грозовые духи кричали мне: 'Хей! Хей!' Туча застыла у нас над головами, полная молний и голосов. Мы успели отойти не слишком далеко. На землю стала спускаться ночь, и тут позади со стороны покинутого лагеря послышались выстрелы. Враги, по-видимому, стреляли по неразобранным типи, полагая, что мы находимся внутри.
Наконец, настала ночь. Сильно стемнело, потому что громовая туча со множеством голосов висела прямо над нами; мы не переставая шли до самого рассвета. Затем туча рассеялась и наступил рассвет. Мы остановились, чтобы поесть и поспать.
Теперь я уже лучше, чем когда-либо, знал, что обладаю настоящей силой. Ведь я молил праотцов о помощи, и они услышали меня, послав громовых духов, которые скрыли нас и охраняли, пока мы спасались бегством.
Поев и поспав, мы вновь пустились в путь и добрались до лагеря миннеконжу. Потом вместе с этими сородичами пошли до устья Тополиной реки и пересекли Миссури на огненной лодке, которая ходила по ней. И наконец, поохотившись некоторое время, мы пришли в городок солдат, что в устье реки Язык, и разбили лагерь с другими лакотами, которые бежали из резерваций сюда на родину.
Солдаты отобрали у нас ружья и почти всех лошадей, оставив на каждое типи по две лошади. Здесь, у городка солдат, в месяц изобилия мы устроили Пляску Солнца. После нее я, казалось, не мог думать ни о чем другом, кроме своего видения. Мне шел уже семнадцатый год, а я не совершил ничего, о чем вещали праотцы, однако они помогали мне. Я не знал, как осуществить то, что они от меня хотели.
Для меня наступили страшные времена — я не мог поделиться своей печалью ни с кем, даже с отцом и матерью. Я боялся приближающихся туч. С их появлением я всегда слышал, как ко мне взывают громовые духи: 'Слушай своих праотцев! Поспеши!' Я понимал, что мне слышалось в пении птиц: 'Пора! Пора!' Днем меня кликали вороны, ночью — койоты и все они повторяли: 'Пора! Пора! Пора!'
Я не знал, что делать; всякий раз я просыпался до рассвета и выходил из типи, потому что боялся той тишины, что наступает, когда все спят. На востоке друг с другом перешептывались тихие голоса, а утренняя звезда в тишине пела такую песню:
В это время мне трудно было общаться с людьми, поэтому я садился на лошадь и уезжал подальше от лагеря, блуждал, сопоставлял все то, что видел на земле и в небе, с тем, что наблюдал я во время видения. Вороны замечали меня и перекликались друг с другом, словно смеясь надо мной: 'Вот он! Вот он!'
Когда ударили первые морозы, я обрадовался, поскольку теперь долгое время не будет гроз. С ними всегда приходили голоса: 'Оо-хей! Пора! Пора!' Я боялся их все больше и больше. Зимой все было не так страшно. Однако временами меня и зимой охватывал сильный страх. Плач койотов приводил меня в такой испуг, что я начинал бегать из одного типи в другое, и так до тех пор, пока, утомленный, не падал, засыпая. Мне начинало казаться, что я сошел с ума. Отец с матерью сильно беспокоились, и говорили: 'У него та же странная болезнь, за лечение которой мы отдали тогда лошадь Ловцу Вихря, а мальчик так и не выздоровел'. А я не мог им рассказать, в чем все дело, ведь тогда бы они посчитали, что я болен еще больше.
Той зимой мне исполнилось 17 лет. Когда травы снова начали показывать на свет свои нежные лица, отец с матерью попросили старого знахаря по имени Черная Дорога зайти и посмотреть меня. Черная Дорога остался со мной один на один в типи и попросил сказать, не привиделось ли мне чего-нибудь, вселяющего тревогу. К этому времени я настолько устал всего бояться, что не удержался и рассказал ему про свое видение. Когда я кончил, он долго смотрел на меня, и наконец в сильном изумлении воскликнул: 'Аа-ааах!' А потом, обращаясь ко мне, сказал: 'Племянник, теперь я знаю, в чем дело. Надо осуществить то, чего хотел от тебя тот гнедой из видения. Ты должен выполнить порученное дело и воплотить это видение здесь, на земле, на благо людям. Сначала же тебе надо устроить Пляску Лошадей на глазах всего народа. Тогда тебя покинет страх, а если ты не сделаешь этого, с тобой произойдет что-то очень плохое'. И мы принялись готовиться к Пляске Лошадей.
XIV. ПЛЯСКА ЛОШАДЕЙ
С нами жил человек по имени Медведь Поет, был он стар и очень мудр. Черная Дорога попросил его о помощи, и тот согласился.
Сначала поутру послали глашатая, который объявил людям, чтобы они поднялись немного вверх по реке Язык, отойдя от городка солдат, и там по кругу разбили лагерь. Когда это было сделано, в центре круга Медведь Поет и Черная Дорога поставили священное типи и разрисовали его картинами из моего видения. На западной стороне они изобразили лук и чашу с водой, на северной — белых гусей и священную траву, на восточной — утреннюю звезду и трубку, а на южной — зеленеющий побег и круг жизни народа. Потом нарисовали лошадей, лосей и бизонов. Над входом в священное типи они нарисовали пылающую радугу. Знахарь со стариком трудились целый день, и все вышло очень красиво.
Они предупредили, чтобы я не ел ничего до самого конца Пляски Лошадей и очистился в палатке для потения, пол которой устлан шалфеем; а после очищения мне надо было обтереться этой травой.
Вечером Черная Дорога и Медведь Поет велели мне прийти в разрисованное типи. Мы были там только втроем, и никто не осмелился приближаться и слушать. Они спросили — слышал ли я какие-нибудь песни в своем видении, и если да, то должен обучить их этим песням. Я спел все песни, которые слышал во время видения, и мы почти всю ночь просидели, разучивая их. Все время, пока мы сидели в типи, напевая, снаружи повсюду слышался глухой гром. Все понимали, что это такое. Громовые духи пришли к нам на помощь и выражали свою радость.
Отец с матерью тоже помогали — они добывали все то, что нужно для пляски. На следующее утро все было готово. Привели четырех черных коней, которые обозначали запад, и столько же белых, гнедых и желтых. Они означали север, восток и юг. Для каждого коня подобрали по всаднику. Нашли гнедого и для меня, похоже на того, который был со мной во время видения. Приготовились принять участие в пляске и четверо самых красивых девушек нашей деревни. Праотцами выбрали шесть глубоких стариков.
И вот пришло время раскрашиваться и одеваться для самой пляски. Четыре девушки и шестнадцать всадников обратились лицом к священному типи. Черная Дорога и Медведь Поет затянули песню, а другие подхватили:
