В тот же вечер в изящном будуаре на квартире Сахарова лежал на диване весь перевязанный Танака и громко стонал от боли.
Сахаров вполголоса отчитывал японца:
– Вы ведете себя крайне неосторожно. Разве можно появляться даже ночью среди китайских рабочих. Они все здесь знают друг друга. Вы зря лезете на рожон, зная, что ваше вторичное разоблачение неминуемо кончится виселицей. Кроме того, вы погубите и меня. Вам надо немедленно покинуть Артур. Иначе я ни за что не ручаюсь…
– Замолчите, Сахаров. Вы плохо работаете. Поэтому мне лично приходится собирать нужные сведения…
– Они будут у вас утром, – оправдывался Сахаров.
– Они нужны сейчас, чтобы утром в нашем штабе знали, куда следует направлять атаки наших войск, – сердито ответил Танака и со стоном перевернулся на бок. – Как мне сегодня пришлось удирать от солдатни! На бегу я вывихнул ногу, да еще получил удар прикладом. Успокойтесь, уеду при первой возможности отсюда. С меня хватит, – пообещал Танака. – Найдите только этого одноухого китайца, который опознал меня на суде и выдал солдатам сегодня. Он должен быть уничтожен. Это мое категорическое требование.
Вен оказался довольно тяжело ранен. Прошло немало времени, когда он смог наконец выехать вместе с семьей на джонке из Артура.
Прошло несколько дней. В крепости спешно исправляли повреждения и возводили ряд батарей на второй линии обороны – Скалистом кряже и между Орлиными Гнездами. Стессель осторожно объезжал спокойные участки и благодарил солдат за проявленное в боях геройство. В штабах писались победные реляции и составлялись огромные наградные списки. У Веры Алексеевны толпились десятки людей, чающих того или другого ордена.
Генеральша благосклонно принимала подношения и, сообразно с их размерами, испрашивала у мужа подателям награды.
В один, из этих дней в Артур пришла китайская шхуна из Чифу, на которой прибыл с пакетом от Куропаткина переодетый китайцем хорунжий Христофоров. Прямо из военного порта, куда шхуна была приведена дежурным миноносцем, он направился в штаб Стесселя. Хорунжего принял Рейс, так как Стессель был в отъезде.
– Хорошие ли новости привезли нам? – осведомился полковник.
– Неплохие! Его величество повелел считать с первого мая всему артурскому гарнизону месяц службы за год. Кроме того, назначил генерала Стесселя своим генерал-адъютантом по случаю рождения наследника, а полковника Семенова своим флигель-адъютантом. Затем генералу Стесселю пожалован орден Георгия третьей степени за бой под Цзинджоу, за тот же бой генералу Фоку – золотая сабля с бриллиантами, а Надеину орден Георгия четвертой степени.
Новости быстро облетели Артур. В штаб поспешили все, кто только был свободен от службы. За Стесселем послали двух конных ординарцев.
Как только полученные бумаги были расшифрованы, Рейс тотчас же направился к Вере Алексеевне и ей первой сообщил текст полученных телеграмм. Генеральша сразу расцвела.
– Анатоль – генерал-адъютант, придворный! Вот никогда в жизни не поверила бы этому!
– И напрасно, матушка Вера Алексеевна, – появился в комнате на правах друга дома Никитин. – Я всегда предрекал, что супруг ваш и повелитель будет не токмо генерал-адъютантом, но и генерал- фельдмаршалом! Вот помяните мое слово. Пока пожалуйте, матушка, вашу генерал-адъютантскую ручку, – склонился Никитин, – и примите мои горячие поздравления с царской милостью.
Вера Алексеевна поблагодарила.
– Только насчет Цзинджоу как-то неудобно получается. Ведь в Артуре все знают, что Анатоля там не было, да и потеряли мы там семьдесят орудий. Лучше отдать в приказе «за бои на передовых позициях»: суть дела не изменится. Фок и Надеин не будут возражать, и никто ничего не посмеет сказать, – обернулась она к Рейсу. – Как вы думаете, Виктор Александрович?
– Вполне разделяю мнение вашего превосходительства.
Вечером того же дня на квартире у Стесселя состоялось чествование нового генерал-адъютанта и кавалера ордена Георгия третьей степени. Потянулись поздравители. Далеко за полночь шла веселая пирушка.
Однако не все приняли известия о наградах так, как в семье Стесселя. Узнав о своем награждении, генерал Надеин переполошился.
– Жа што мне дали крешт? – недоуменно шамкал старик. – Я его не жашлужил. Тут проижошла ошибка. Чарю неверно доложили. Вше это надо выяшнить.
Он поспешно покинул свой блиндаж за Скалистым кряжем, где поселился с самого начала тесной блокады, приказал подать себе лошадь и направился к Стесселю.
Появление старика было встречено восторженно. Все знали его строптивый характер и визит к Стесселю расценили как проявление с его стороны уважения и преданности к вновь пожалованному генерал-адъютанту. Вера Алексеевна сама повела его к столу и усадила рядом с собой. Надеин был по- старинному галантен и своим беззубым ртом шамкал витиеватые комплименты хозяйке дома.
– Вас ведь тоже можно поздравить, Митрофан Александрович, с монаршей милостью, – обратилась к нему генеральша.
– Тут проижошла ошибка, верно, моя фамилия шлучайно попала в прикаж.
– То есть как случайно? Мой муж представил вас к награде, и вы ее получили.
– Я не шовершал никаких подвигов, доштойных штоль великой награды. Надо чарю напишать, што получилашь ошибка.
– Быть может, вы считаете, что и Анатоль зря получил свои награды? – обиделась генеральша.
– О вашем шупруге ничего шкажать не могу, так как не жнаю, жа что он награжден.
Затем Надеин отозвал Стесселя в сторону и изложил ему свои сомнения. Генерал долго не мог понять, о чем ему говорят.
– Дали вам крест – радуйтесь и не беспокойте зря священную особу монарха! – посоветовал он Надеину.
Но старик не унимался.
– Делайте как хотите. Я совершенно не одобряю ваших намерении, но запретить вам писать об этом не могу, – обозлился Стессель.
Наденя поспешил откланяться и отправился к себе.
Вечером того же дня он старательно выводил гусиным пером – стальных не признавал – на толстой пергаментной бумаге: «Всепресветлейший, Державнейший Государь Император, Царь Всемилостивейший…» – и излагал все свои сомнения в связи с получением награды.
Когда послание Надеина было вручено Стесселю, он сердито бросил его Рейсу.
– Положите под сукно, а этому старому дураку сообщите, что отослано с первой почтой в Чифу.
На Залитерную батарею последние новости привез Звонарев. Войдя в блиндаж к Борейко, он громко проговорил:
– Получены телеграммы: Стесселя…
– Убирают ко всем чертям? – обрадовался поручик.
– …наградили званием генерал-адьютанта и крестом третьей степени.
– Это, верно, по ходатайству японского микадо за то, что он отпустил Танаку.
– Фока тоже наградили…
– За потерю цзинджоуских позиций?..
Солдаты были возмущены и удивлены.
– Не слыхали, чтобы генерал Стессель был из героев! Уж наш Белый больше заслужил: денно и нощно скачет по батареям, – говорил Блохин.
Известие о зачете месяца артурской службы за год произвело гораздо большее впечатление.
– Теперь, значит, как война кончится, все поедем по домам, – мечтал Белоногов.
– Скоро мира не дождешься! – возразил Блохин. –
Вот если бы наш брат солдат делами ворочал, мигом бы с японцами договорились.
