Анжела почему-то рассердилась и замахнулась, чтобы ударить меня. Я ловко увернулась, нагнулась и дернула её за ногу. Анжела звонко шлепнулась на попу. Все засмеялись.
В тот же день после уроков меня окружили мальчишки, вырвали из моих рук школьный рюкзак и швырнули его в грязную лужу. Рюкзак был тканевый, книги и тетради промокли.
- Дикарка, Дикарка! – кричали они. – Убирайся на острова!
Я плакала и сказала родителям, что никогда больше не пойду в школу. Мама охала и переживала и всё расспрашивала меня, что же произошло? Папочка оказался понятливым. Он сходил в школу, договорился о чем-то с директором и сказал, что я буду учиться дома. Дома учеба продвигалась лучше, я ходила в школу с мамой и только для того, чтобы писать тесты.
Зима была такой холодной, что несколько раз даже выпадал снег. Рождество и подарки меня не обрадовали. Я очень скучала по теплому морю, ясному небу, плеску волн и покачиванию нашей родной «Ники». «Ника» между тем стояла в доке, её чинили и красили. Я уговаривала маму навещать её, и мы ходили к ней почти каждый день.
- Когда мы вернемся домой? - спрашивала я маму.
- Куда, золотце? Мы теперь живем в Нью-Йорке. И наш дом – в Бруклине,- не понимала мама.
В Бруклине нам и, правда, жилось не плохо. У меня была своя комната, большая, с розовыми обоями. Но меня тянуло обратно к нашей кочевой жизни.
- Мамочка, я хочу обратно, - просила я.
- Куда, милая?
- На «Нику» и в море, – говорила я.
- Разве тебе здесь плохо? - спрашивала мама.
- Не знаю. Здесь непонятно. Словно мы пережидаем шторм.
Я очень сильно тосковала и когда наступила весна, папа сдался.
- Мы уезжаем из Нью-Йорка. Возвращаемся домой, на «Нику», - сказал он однажды так буднично и спокойно, что я даже не поверила своему счастью. Потом бросилась папе на шею и разревелась.
- Папочка! Миленький! Спасибо!
Больше я ничего не могла сказать.
Мы собрались очень быстро и без сожаления оставили за кормой блистательный Нью-Йорк, укутанный неожиданным апрельским снегом. На воздухе было ещё холодно, но топлива на «Нике» имелось достаточно и мне казалось, что проложи папа курс в северный Ледовитый океан, я бы с радостью приняла и это известие. Но мы двигались на юг, вдоль восточного побережья Америки, во Флориду. По правому борту по вечерам светились города, и казалось, что ушедшее солнце оставило в них часть своего света. Папа рассказывал мне историю Америки, которую я совсем не знала. Про первых поселенцев и уничтожение индейских племен, про работорговлю и гражданскую войну. Он называл мне штаты, мимо которых мы двигались, а я искала их на карте, сравнивая береговую линию и неожиданно находя соответствующие поселения.
Во Флориде, в городке Порт Салерно я снова пошла в школу. От пристани, где была пришвартована «Ника», до школы и обратно было около трех километров. Пешком пройти это расстояние под южным слепящим солнцем тяжело, но у нас же были велосипеды! В то время, как остальных детей привозил школьный автобус или родители, мы приезжали как настоящие ковбои, на сверкающих серебристых конях. Больше я ничем среди детей не выделялась. Накрепко запомнив свой первый школьный опыт, я вела себя тихо, отвечала только когда меня спрашивали и вела себя со всеми любезно. Мой черный загар сошел ещё в Нью-Йорке, а непослушные волосы были убраны в маленькие хвостики, поэтому Дикаркой меня уже никто не дразнил. Впрочем, вокруг все были такие же загорелые и я не выделялась среди детей.
Может быть потому, что я была осторожной, может быть потому, что «южные» дети доброжелательнее «северных», а скорее потому, что учебный год подходил к концу, у меня не было конфликтов в школе, я сдала все тесты и мама с папой даже пришли ко мне на выпускной. Когда после выпускного я узнала, что мне предстоит ещё целый год учиться в начальной школе, а потом ещё бесчисленное время в средней и старшей я сильно опечалилась. Мама была непреклонна и даже склонялась к классической католической школе для девочек (брали верх её ирландские корни). Тогда я бросилась к папочке.
- Папочка, неужели я всю свою молодость должна провести в душных классах, с чужими людьми и с наставниками, которые весь свой ум вычитали в книжках? Лучше я буду каждый день вести бортовой журнал и помогать тебе в расчетах. Я прочитаю все –все книжки на свете, я буду делать всё, что ты велишь, только, пожалуйста, не отдавай меня снова в школу!
Или я была очень убедительна или у папы были на этот счет свои планы, но папа обнял меня за плечи и сказал:
- Начинаются каникулы, деточка! Мы идем в Карибское море! Море капитана Колумба, капитана Флинта и Черной Бороды.
- В Карибское?! – подхватила я. – Как здорово! А там нет пиратов?
- Ну, если только немного, возле Гаити, усмехнулся папа.
Маме не очень нравились папины планы. Карибское море - часть разгульной жизни Ника, которую он вел до встречи с Гленн. К этому региону мама не шуточно ревновала моего отца, а он только подсмеивался:
- Идешь по острову, видишь ребенка – непременно дай ему конфету. Может быть это твой сын.
Тогда я ещё не понимала этих шуточек.
7. Карибы
Папа объявил маме, что я пойду в школу только через год и сразу в среднюю. Мама по началу протестовала:
- Как же Софи будет учиться?
- Всё в порядке, - отвечал ей папа. - Она будет учиться. Только не той ерунде, что преподают в школе. Она будет учиться Жизни.
- Но ведь американское образование… - начала мама.
- Поверь мне, Гленн, американское образование не самое лучшее в мире. Я, слава Богу, учился во Франции и знания, что я получил в своей школе, глубже, шире и полнее тех, что может дать самая распрекрасная школа Америки. А тебе, Гленн? Много ты знаний и умений получила в своей школе?
- Я научилась там всему! – с вызовом ответила мама.
- Так уж и всему? – хитро переспросил отец и, обняв маму со спины, нежно и не спеша поцеловал её в шею.
Мама слабо пыталась возражать:
- В школе меня научили читать и писать. Я лучше всех решала задачи…
Папа ворковал, не отрываясь от маминой шеи, скользя по ней губами:
- А кого обманули на рынке в Неаполе? Кто неверно заполнил налоговую декларацию?
- Этому в школе не учат!
- Так ведь это и есть Жизнь! Глупо учить то, что никогда не пригодиться.
Я не знаю, откуда у папы брались деньги, но у нас они водились. Иногда, правда, совсем немного. В такие времена мы ничего не покупали, питались тем, что выловим и ходили под парусом. В иные дни – мы активно закупали продукты, топливо и в каждом порту я ела мороженое. Нет ничего вкуснее, в самую оголтелую жару съесть стаканчик мороженого или выпить молочного коктейля! Оно перекатывается во рту, как самое восхитительное наслаждение! Папочка знал мою слабость и, если мы заходили в порт или причаливали к пристани большого шумного пляжа, я знала почти наверняка, что у нас есть деньги и мы пойдем и разыщем кафе или магазин. Папочка скажет, весело прищурившись: «Выбирай!» и я возьму самое-самое лучшее и буду облизывать его, обжигаясь холодом, перекатывать во рту и блаженно посасывать, урча от удовольствия.
В такие моменты папочка смеялся и говорил, что меня надо было назвать Кэт, Китти – котенок. У
