Марк одернул куртку, строго посмотрел на Матвея, поклонился джине и тоже вышел. Матвей расслабленно махнул рукой.
— Отрекусь, — сказал он. — Никакой дисциплины. Вы понимаете, что вы делаете, Джина?
— Понимаю, — сказала Джина, подходя к столу. — Вся ваша физика и вся ваша энергия не стоят одной Алиной слезинки.
— Скажите это Ламондуа. Или Пагаве. Или Форстеру. Или, к примеру, Канэко. А что касается слезинок, то у каждого свое оружие. И хватит об этом, с вашего позволения! Я вас слушаю.
— Да, хватит, — сказала Джина. — Я знаю, что вы столь же упрямы, сколь и добры. А следовательно, упрямы бесконечно. Матвей, мне нужны люди. Нет — нет… — Она подняла маленькую ладонь. — Дело предстоит очень рискованное и интересное. Мне стоит только поманить пальцем, и половина физиков сбежит от своих зловещих руководителей.
— Если поманите вы, — сказал Матвей, — то сбегут и сами руководители…
— Благодарю вас, но я имею в виду охоту на кальмаров. Мне нужно двадцать человек, чтобы отогнать кальмаров от берега Пушкина.
Матвей вздохнул.
— Чем вам не понравились кальмары? — сказал он. — У меня нет людей.
— Хотя бы десять человек. Кальмары систематически грабят рыбозаводы. Чем у вас сейчас заняты испытатели?
Матвей оживился.
— Да, верно! — сказал он. — Габа! Где у меня сейчас Габа? Ага, помню… Все в порядке, Джина, у вас будут десять человек.
— Вот и хорошо. Я знала, что вы добры. Я пойду завтракать, и пусть они меня найдут. До свиданья, милый Леонид. Если захотите принять участие, мы будем только рады.
— Уф!.. — сказал Матвей, когда дверь закрылась. — Прелестная женщина, но работать я предпочитаю все-таки с Ламондуа… Но каков твой Марк!
Горбовский самодовольно ухмыльнулся и налил себе еще соку. Он снова блаженно вытянулся в кресле и, молвив тихонько: «Можно?» — включил проигрыватель. Директор тоже откинулся на спинку кресла.
— Да! — мечтательно произнес он. — А помнишь, Леонид, — Слепое Пятно, Станислав Пишта кричит на весь эфир… Да, кстати! Ты знаешь…
— Матвей Сергеевич, — сказал голос из репродуктора. — Сообщение со «Стрелы».
— Читай, — сказал Матвей, наклоняясь вперед.
— «Выхожу на деритринитацию. Следующая связь через сорок часов. Все благополучно. А нт он». Связь неважная, Матвей Сергеевич: магнитная буря…
— Спасибо, — сказал Матвей. Он озабоченно обернулся к Горбовскому. — Между прочим, Леонид, что ты знаешь о Камилле?
— Что он никогда не снимает шлема, — сказал Горбовский. — Я его однажды прямо об этом спросил, когда мы купались. И он мне прямо ответил.
— И что ты думаешь о нем?
Горбовский подумал.
— Я думаю, что это его право.
Горбовский не хотел говорить на эту тему. Некоторое время он слушал тамтам, затем сказал:
— Понимаешь, Матюша, как-то так получилось, что меня считают чуть ли не другом Камилла. И все меня спрашивают, что да как. А я этой темы не люблю. Если у тебя есть какие-нибудь конкретные вопросы, пожалуйста.
— Есть, — сказал Матвей. — Камилл не сумасшедший?
— Не-ет, ну что ты! Он просто обыкновенный гений.
— Ты понимаешь, я все время думаю: ну что он все предсказывает и предсказывает? Какая-то у него мания — предсказывать…
— И что же он предсказывает?
— Да так, пустяки, — сказал Матвей. — Конец света. Вся беда в том, что его, беднягу, никто-никто не может понять… Впрочем, не будем об этом. О чем это мы с тобой говорили?..
Экран снова осветился. Появился Канэко. Галстук у него съехал набок.
— Матвей Сергеевич, — сказал он, чуть задыхаясь. — Разрешите уточнить список. У вас должна быть копия.
— О, как мне все это надоело! — сказал Матвей. — Леонид, прости меня, пожалуйста. Мне придется уйти.
— Конечно, иди, — сказал Горбовский. — А я пока прогуляюсь обратно на космодром. Как там мой «Тариэль»…
— К двум часам ко мне обедать, — сказал Матвей.
Горбовский допил стакан, поднялся и с удовольствием увеличил громкость тамтама до предела.
3
К десяти часам жара стала невыносимой. Из раскаленной степи в щели закрытых окон сочились терпкие пары летучих солей. Над степью плясали миражи. Роберт установил у своего кресла два мощных вентилятора и полулежал, обмахиваясь старым журналом. Он утешал себя мыслью о том, что часам к трем будет гораздо тяжелее, а там, глядишь, и вечер. Камилл застыл у северного окна. Они больше не разговаривали.
Из регистратора тянулась бесконечная голубая лента, покрытая зубчатыми линиями автоматической записи, счетчик Юнга медленно, незаметно для глаза наливался густым сиреневым светом, тоненько пищали ульмотроны — за их зеркальными окошечками зловеще играли отблески ядерного пламени. Волна развивалась. Где-то за северным горизонтом, над необозримыми пустырями мертвой земли били в стратосферу исполинские фонтаны горячей ядовитой пыли…
Заверещал сигнал видеофона, и Роберт немедленно принял деловую позу. Он думал, что это Патрик или — что было бы страшно в такую жару — Маляев. Но это оказалась Таня, веселая и свежая; и было сразу видно, что там у нее нет сорокаградусной жары, нет вонючих испарений мертвой степи, воздух сладок и прохладен, а с близкого моря ветер приносит чистые запахи цветников, обнажившихся при отливе.
— Как ты там без меня, Робик? — спросила она.
— Плохо, — пожаловался Роберт. — Пахнет. Жарко. Потно. Тебя нет. Спать хочется невыносимо, и никак не заснуть.
— Бедный мальчик! А я славно вздремнула в вертолете. У меня тоже будет трудный день. Летний праздник — всеобщее столпотворение, столоверчение и светопреставление. Ребята носятся как ошалелые. Ты один?
— Нет. Вон стоит Камилл и не видит нас и не слышит. Танек, я сегодня жду тебя. Только где?
— А ты разве сменяешься? Жалко. Полетим на юг!
— Давай. Помнишь кафе в Рыбачьем? Будем есть миноги, пить молодое вино… ледяное! — Роберт застонал и закатил глаза. — Сейчас я буду ждать этого вечера. О, как я буду его ждать!
— Я тоже… — она оглянулась. — Целую, Роби, — сказала она. — Жди звонка.
— Очень буду ждать, — успел сказать Роберт.
Камилл все смотрел в окно, сцепив руки за спиной. Пальцы его пребывали в непрерывном движении. У Камилла были необычайно длинные, белые, гибкие пальцы с коротко остриженными ногтями. Они причудливо сплетались и расплетались, и Роберт поймал себя на том, что пытается проделать то же самое с собственными пальцами.
— Началось, — сказал вдруг Камилл. — Советую посмотреть.
— Что началось? — спросил Роберт. Ему не хотелось подниматься.
— Пошла степь, — сказал Камилл.
