городовой. Но в ночной тьме ничего нельзя было различить, — может быть, в этот момент он был и далеко, на другом почти конце двора, а может быть, совсем поблизости.
Медлить, однако, было нельзя. Низко пригибаясь к земле, добрались беглецы до забора, окружавшего двор полицейского участка. Миг — и гони, оказались уже за забором. Несколько теней отделилось от деревьев противоположной стороны улицы, и через минуту руки друзей протянулись к Бабушкину и Горовицу. Молча сбросили беглецы тюремную одежду и переоделись в принесенные с воли костюмы. Бабушкин не без удивления обнаружил на своих плечах форменный сюртук. В сопровождении товарищей, встретивших их по поручению городского комитета социал-демократов, Бабушкин и Горовиц направились дальше. Шли поодиночке, но так, чтобы не терять из виду впереди идущего. Минуя оживленные кварталы, беглецы, добрались до Нагорной улицы. Здесь, в доме Жебунова, бывшего члена Исполнительного комитета партии «Народная воля», их, с нетерпением ждали друзья, которым было поручено найти безопасную квартиру, ждали с тревогой, прислушиваясь к каждому шороху. Далеко за полночь раздался звонок, и в квартиру быстро вошли Бабушкин и Горовиц.
Беглецы едва переводили дыхание: сказывалось нервное напряжение последних часов ожидания. Горовиц машинально то расстегивал, то застегивал пальто, как бы торопясь куда-то уйти. Иван Васильевич через несколько минут успокоился и, с улыбкой разглядывая свою фуражку, произнес:
— Ну, вот и кокарда помогла!..
Бабушкин и Горовиц разделись, крепко пожали руки товарищам, помогавшим им при побеге, и уселись за стол. Друзья старались окружить прибывших заботой и вниманием, чтобы они хоть немного отдохнули от долгих месяцев тюремного заключения. Бабушкин прожил безвыходно три дня в квартире на Нагорной улице.
Начальник жандармского управления, полиция, филеры, шпики — все сбились с ног, разыскивая беглецов. Повсюду полетели «совершенно секретные» запросы и требования «о немедленном аресте и препровождении в г. Екатеринослав (в условиях, исключающих возможность побега) государственного, бежавшего из-под ареста, преступника Ивана Васильева Бабушкина». Далее следовали подробные приметы: «среднего телосложения, ростом — 2 аршина 4 вершка; волосы — русые, на усах — светло-русые; прическа — на косой пробор, бороду бреет; глаза — серые, средней величины, очков не носит…»
Но товарищи, помогавшие смелому побегу, приняли особые меры для того, чтобы нельзя было скоро разыскать «государственного преступника» с русыми волосами, причесанными на косой пробор. Ивану Васильевичу посоветовали выкрасить волосы, изменить прическу. Вызвали на дом парикмахера, и через час на Бабушкина смотрел в зеркало совсем не похожий на него брюнет с иссиня-черными усами и бородой. Парикмахером оказался один из подпольщиков, работавший токарем, но владевший и другим мастерством — превращать блондинов в брюнетов. Он с явным удовлетворением посмотрел на результаты своей работы:
— Ну, уж если вас теперь кто-нибудь узнает, то я откажусь от своей второй профессии! Бабушкин оделся в новый студенческий мундир, надел студенческую фуражку и даже взял в руки щеголеватую тоненькую тросточку.
Поздним вечером он в сопровождении настоящего студента, участвовавшего в подготовке побега, уселся в повозку и поехал по Новомосковскому шоссе в гости, на дачу к своему новому знакомому. Трудно было заподозрить в этих двух громко разговаривающих, веселых студентах, собравшихся провести денек- другой за городом, недавнего арестанта и одного из организаторов его побега. Поездка закончилась благополучно, и студенты мирно отдыхали от «усиленных занятий» у родственников на даче.
Через день Бабушкин, распростись со студентом, двинулся в дальний путь.
Глава 11
Поручение В.И. Ленина
И. В. Бабушкин приехал в Петербург в октябре 1902 года, поселился на Охте, во втором этаже небольшого деревянного дома, под именем страхового агента Шубенко. Эта новая профессия, так же как и недавняя работа офени-коробейника в Орехово-Зуеве, давала возможность ходить по разным учреждениям и частным домам, не вызывая подозрения. Новый агент с усердием выполнял свои обязанности: объяснял домохозяину всю пользу своевременной страховки дома, к тому же еще деревянного, приводил цифровые данные о сгоревших за год домах, не застрахованных по оплошности или забывчивости их хозяев, говорил о том, как опасно держать имущество без надежного страхового полиса, и т. п.
Он охотно показывал дворникам и квартальному эмблемы самых богатых и надежных страховых обществ — «Саламандра», «Феникс» и других — и всегда отмечал, что людям, обладающим недвижимой собственностью, нельзя лечь спать спокойно, если их имущество еще не застраховано. Даже сама походка этого рассудительного в больших очках с золотой оправой, солидного человека поневоле располагала к разговору о банках, сбережениях, имуществе, страховых полисах. Вскоре к страховому агенту из Твери приехала жена, и супруги Шубенко, как казалось их соседям, зажили обычной жизнью: муж ранним утром отправлялся на службу, обходя своих многочисленных клиентов, жена занималась домашними делами и уходом за своей крошкой-дочкой.
Иван Васильевич был очень доволен рождением ребенка: Прасковья Никитична еще в Орехово-Зуеве как-то сказала, что она очень хотела бы воспитать такого же, как ее Ваня, прямого и честного борца за рабочее дело. В долгие месяцы тюремного заключения во Владимире и Екатеринославе Бабушкин сильно беспокоился о жене. Прасковья Никитична осталась в Москве беременной, без всяких средств к существованию. До побега из екатеринославского полицейского участка Бабушкин об участи жены не получал никаких известий. Лишь в Лондоне он узнал от приехавших из Москвы искровцев, что Прасковья Никитична находится в Твери под надзором полиции, получает небольшую помощь от товарищей по организации, что у него уже есть дочурка Лидия.
По приезде в Петербург Ивану Васильевичу почти не приходилось проводить дома вечера: трудная подпольная работа поглощала все время.
Он смело и уверенно выступал против «экономистов», пытавшихся затормозить революционное движение столичного пролетариата и старавшихся помешать окончательному переходу всей массы петербургских рабочих на платформу ленинской «Искры».
Иван Васильевич нашел немало друзей, уцелевших после неоднократных арестов членов «Союза борьбы». Вместе с ними ему удалось быстро разоблачить перед кружковцами и районными работниками немногих ставленников Токарева, показав рабочим всю оппортунистическую сущность «экономизма».
Бабушкин выступал на больших подпольных собраниях рабочих, читал им статьи Ленина в «Искре», подробно останавливался на отдельных положениях ленинских работ «С чего начать?» и «Что делать?».
Он с глубоким удовлетворением читал рабочим о том, что если бы значительное большинство местных комитетов активно взялось за общее дело, то общерусская марксистская газета «стала бы частичкой громадного кузнечного меха, раздувающего каждую искру классовой борьбы и народного возмущения в общий пожар. Вокруг этого, самого по себе очень еще невинного и очень еще небольшого, но регулярного и в полном значении слова общего дела систематически подбиралась и обучалась бы постоянная армия испытанных борцов. По лесам или подмосткам этой общей организационной постройки скоро поднялись и выдвинулись бы из наших революционеров социал-демократические Желябовы, из наших рабочих русские Бебели, которые встали бы во главе мобилизованной армии и подняли весь народ на расправу с позором и проклятьем России».
«Вот о чем нам надо мечтать!» — взволнованно произносил Бабушкин горячий призыв Ленина.
К концу 1902 года искровцы возглавили Петербургский комитет.
29 декабря 1902 года И. В. Бабушкин смог написать Ленину:
«Я наконец принял уже ряд обязанностей, состою в районной организации, член Центрального комитета и думаю потребовать от членов, чтобы все корреспонденции проходили через меня».
Большую борьбу пришлось провести И. В. Бабушкину не только против «экономистов», но и против
