43
Фуршета мало показалось, такое часто бывает. Адмиралов, психотерапевт Крачун и автор пьесы о синдромах Обломова, так получилось, вышли на улицу вместе. Драматург был расстроен тем, что его не возьмут завтра в Индию. Адмиралов и Крачун решили драматурга утешить. Прозвучало слово «отвальная».
Кафе за утлом. Завернули за угол. Заняли столик у окна. Постановили быть сдержанными.
И хотя понижение градуса непростительный грех, отбывающие завтра в Индию положили пределом себе по бокалу сухого вина, и только. А что до водочки, верность ей готов был хранить лишь один драматург, никуда не отбывающий завтра, но и он, поразмыслив (и обозвав себя с горечью конформистом), ограничил потребность свою бокалом пива.
Только сели за столик, позвонил Максим в карман Адмиралову. Командор проверяет готовность, контрольный звонок. Завершился ли праздник и все ль хорошо. Он проезжает, оказывается, на машине по соседней улице, а раз так, то непременно появится.
И пяти минут не прошло, как уже сидели за столиком вчетвером.
- Ну, вы молодцы, - сказал Макс Командор друзьям по дальней дороге, - а то я опасался: фуршет все- таки, мало ли что.
Опасения не относились к драматургу, - с ним Командор до этой минуты не был знаком.
Он взял себе кофе, сказав «все равно не усну до утра».
И это была общая их проблема - ложиться ли спать этой ночью, если все равно уснуть не удастся. Все были до странности перевозбуждены - то ли воспоминаниями о психотерапевтическом празднике (это не относилось к Максу, торжеством не задетому), то ли предвкушением скорого отбытия в Индию (это не относилось к драматургу); позже все (но это не относилось уже к Адмиралову...) говорили, что в те минуты предощущали что-то до крайности чрезвычайное (...хотя именно к нему это и относилось по крупному счету).
Говорили - о чем же еще? - конечно, об Индии. Говорили, что завтра будут менять доллары на рупии в аэропорту Нью-Дели. Курс - 1:46. Что увидят настоящих сикхов. Трудно представить, но завтра днем окажутся в Лехе. Сначала будет в горах тяжело, но потом значительно легче. О, вы не знаете, други, ладакхский ландшафт часто сравнивают с лунным ландшафтом. Но Ладакх намного интересней Луны.
- На Луне я не был ни разу, - сказал Адмиралов.
- Говорю тебе, - воскликнул Макс, - Ладакх интересней.
- А потом? А потом куда? - спрашивал драматург.
Макс увлеченно рассказывал:
- В монастыри... На священное озеро... А потом на юг Гималаев... По горной дороге Лех-Манали через самые высокие дорожные перевалы... Может быть, на несколько дней заедем в долину Спити... А потом через Ротанг Ла махнем в долину Куллу... А там уже рукой подать до Ришикеша...
- Ришикеш! - произнес Адмиралов название города, которое успел уже полюбить.
- Посмотрим... может, и дальше куда-нибудь... в зависимости от обстоятельств.
- В Ришикеше у нас особая миссия, - сказал Крачун драматургу.
- Какая?
- Секретная, - подмигнул Крачун Адмиралову.
- У нас у каждого секретная миссия, - сказал Макс Командор. - В лучшем случае полусекретная.
- Наверное, песьеголовых увидите, - произнес драматург, дрожащим от зависти голосом.
- Вы и представить не можете, что мы увидим, - сказал Макс.
Автор пиесы откровенно признался, что завидует им.
- Черной завистью, - уточнил.
И верно: Адмиралову показалось, что лицо драматурга слегка почернело.
А еще Адмиралову показалось, что тут им завидуют все - все, кто есть в этом кафе (только манией отношений, достоверно известно, он не страдал, так что ему лишь показалось, что так показалось).
- Не теряйте чувство реальности, - призвал Крачун, - нас никто здесь не знает.
И тем не менее, все четверо, стало быть, с автором пьесы включительно, стали, не сговариваясь, рассматривать посетителей кафе, словно хотели убедиться, что завистников других - помимо этого, то есть, собственно, драматурга (он, уже сказано, тоже смотрел) - здесь нет.
- Что касается потери чувства реальности, - сказал психотерапевт Крачун, - лично я не завидую, - он направил взгляд, как указку, на толстошеего субъекта за столиком, ближайшим к стойке, - вон тому счастливчику. Это уж точно.
Пару субъекту составляла большегубая и большелобая девица с рыжими волосами. Выглядела она, мягко сказать, заметно. И Адмиралов, и драматург, оба ее заметили, как только вошли. И Макс тоже, как только он тоже вошел, он тоже ее заметил. Потому что не заметить было бы невозможно. Хотя потом и отвлеклись от нее они все. Но всё равно. Так или иначе, все равно, они все обратили на нее безотчетно внимание, как только вошли, и только психотерапевт Крачун, своим неожиданным замечанием это безотчетное внимание сурово проблематизировал.
Любой бы тому толстошеему позавидовал, но только, оказывается, не психотерапевт Крачун.
- Думаешь, разводит? - спросил Максим, щурясь, как если бы яркость этой особы для глаз непереносимой была.
- Ну а как же? Ты же сам видишь, - отвечал Крачун, забыв про Индию. - Классика. Почти кино. А он и рад. Удивительная самозабвенность. Не замечать очевидного!.. Вот вам тип ревнивого собственника. С одной стороны трясется над своим достоянием, с другой - хочет, чтобы все видели, чем он владеет. Такие легче всего поддаются манипуляциям.
Макс предположил:
- Может быть, у него есть достоинства, известные только ей.
- Все достоинства у него на лице можно прочесть, - сказал драматург. - Для этого совсем не обязательно быть психотерапевтом.
- Ну как посмотреть, - сказал Макс. - Лица бывают часто обманчивыми. По своему знаю.
- Это да, - согласился Крачун, чтобы тут же оспорить, с чем согласился (и внимательно посмотрел на лицо Максима). - Мало ли какие лица у нас. А что - лица? Мы же не физиогномисты и не последователи Ломброзо. Важно не лицо, а что с ним происходит. Есть, например, такая штука - идеомоторика, с ней как быть? Последите за динамикой улыбки этой красотки. За блеском глаз, за частотой морганий. Да и вообще, посмотрите, как у них у обоих руки работают. Видите, она правой рукой за край стола держится? Это сильный жест. Жест готовности.
- На подкаблучника он мало похож, - сказал Макс.
Адмиралов, до этого момента молчавший, горячо воскликнул:
- Похож!
- Похож или не похож, - сказал Крачун, - дело третьестепенное. Здесь все хуже гораздо. Здесь замысел есть. Она хочет его... - он замолчал, ища, по возможности, ненаучное слово.
- Хочет его? - напомнил Максим.
- ...усугубить.
- Ну ты сказал! - Максим не поверил.
- Это как? - спросил Адмиралов.
Драматург неожиданно сделал злое лицо (или это лицо драматурга сделалось злым?):
- Идеомоторика: говорите? Подумаешь, идеомоторика! Вот вы так и в литературу со своим анализом лезете. Я не спорю, что бессознательное есть, но, кто вам сказал, что вы его детектировать научились? Да вы бессознательное даже в басне Крылова найдете! А современные авторы уже откровенно смеются над вами, с вашим психоанализом. Вам нарочно всякие дырки-подковырки подсовывают, и болты! Да вам шевельни пальчиком, вы же сразу целую теорию выведите! А он просто посмеялся над вами, просто палец вам показал!.. А вы и рады. Смешно!
- К чему это? - строго спросил психотерапевт Крачун. - Я ни слова не говорил о психоанализе. Он бредит.
- Смешно! - повторил драматург.
- Вы опьянели, - сказал Крачун. - Я не ожидал от вас. Вам не к лицу произносить подобные
