чем при дневном свете. Как только он откинул одеяло, до его ушей стал доноситься глубокий звук, глубокий, механический скрежет, который разливался по всей комнате от пола и стен. Этот звук проистекал из земли — так работала сама земля, огромная машина в сердце земли.
Он пошел в гостиную. Бледный лунный свет падал на ковер. Спящая Джуд свернулась в темный комок, из которого торчали только кончики ее ушей. Вся мебель, казалось, готова раствориться, стоит ему только дотронуться до нее. Дверь в спальню закрыта. Пыхтение огромной работающей машины в земле продолжалось.
Звук усилился, когда он подошел к двери в спальню. Замешательство опустилось на него, как туман.
Он стоял в залитой лунным светом комнате и глотал огонь, рука словно примерзла к ручке двери. К нему пришло осознание ужасного: неприятный звук, который разбудил его, — это дыхание матери, непрекращающаяся борьба за то, чтобы втянуть глоток воздуха и выдавить его наружу. Фи почти потерял сознание — облако смущения оставило его так быстро, что он почувствовал себя раздетым. Он думал, что мать умерла, а теперь она собиралась умереть еще раз.
Он повернул ручку и открыл дверь. Скрежещущие звуки не просто стали громче, они выросли в размере и массе. Внутри «Белдейм Ориентал» надо было постоять немножко, пока глаза привыкнут к темноте. Слегка перебивая шумы, издаваемые телом матери, стремящимся удержать в себе жизнь, в комнате раздавались более мягкие звуки отцовского храпа.
Фи вошел в спальню, тени перед ним постепенно сливались и густели. Мать лежала со сложенными на груди руками, лицом к потолку. Звучало так, будто из нее отрезок за отрезком вырывали что-то длинное и неровное и неохотно поддающееся. С правой стороны кровати на матрасе лежало бледное мускулистое тело, одетое только в белые удлиненные трусы, рука над головой, нога согнута в колене. Рядом с матрасом выстроился отряд пивных бутылок.
Фи потер глаза и наконец увидел, что руки матери часто вздрагивают, как сердцебиение какого-нибудь маленького животного. Он потянулся и положил пальцы на ее предплечье. Оно двигалось в том же быстром ритме, что и руки. Еще один неровный вдох, преодолевая препятствия, понес воздух внутрь матери, а когда он сжал ее руку своей, кто-то невидимый вырывал из нее дыхание обратно. Маленькая лодочка, в которой уплывала мама, стала теперь только крошечной точкой на черной воде.
Тело матери казалось длинным, как городской квартал. Как он мог нарушить то, что происходило в этом теле? Руки, скрючившиеся на груди, были размером с его голову. Ногти, отросшие на руках, были длиннее его пальцев. Ее подбородок разделял чернеющие впадины. Лицо широкое, как карта мира. Вся эта мощь и размеры подавляли — ее борьба уничтожала его, вздох за вздохом.
Руки на ее груди все еще мелко дрожали. Звуки, издаваемые при втягивании и выпускании воздуха наружу, уже ничем не напоминали дыхание. Звуки сражения, десятков мужчин, умирающих на поле боя, тяжелых ног, глухо топающих по земле, снарядов, уничтожающих вековые деревья, военных самолетов, летящих по небу. Мужчины стонали на поле брани. Воздух был розовым от взрывов артиллерийских снарядов. Его расчерчивали ослепительно яркие желтые трассирующие снаряды.
Фи открыл глаза. Тело его матери — поле сражения. Ее ноги дрожали под простыней; дыхание превратилось в нечеловеческое пыхтение со скрежетом. Он потянулся, чтобы снова дотронуться до ее руки, но рука выпрыгнула из его пальцев. Он взвыл от одиночества и страха, но звуки, вылетающие из ее рта, затмили крик. Ее руки подскочили вверх на три или четыре дюйма и шлепнулись на тело. Два ногтя щелкнули друг о друга со звуком хрустнувших куриных косточек. Длинные желтые ногти покатились вниз по простыне и клацнули друг о друга внизу сбоку кровати. Фи чувствовал: что бы ни происходило внутри его матери, это же происходит и с ним. Он чувствовал, как огромные руки добрались до его внутренностей, крепко сжали всю его сущность и потянули наружу.
На мгновение она перестала двигаться. Руки с переплетенными пальцами зависли в воздухе; ноги уперлись в матрас; бедра поднялись вверх. Ноги разъехались, и бедра снова рухнули на кровать. Простыня медленно опустилась на талию. Запах крови наполнил комнату. Руки матери упали на грудь, а измятая нижняя простыня постепенно превращалась из белой в темно-красную. Кровь стекала к коленям. Около талии она была еще темнее и просачивалась насквозь через верхнюю простыню.
Что-то внутри матери издавало тихий, лопающийся звук.
Дыхание появилось снова, но теперь оно уже было мягче. Фи чувствовал, как огромные руки внутри него сжались еще сильнее и опять стали тянуть. От земли поднимались стоны. Воздух входил и выходил из ее тела с шумом товарного поезда. Его собственное дыхание совпадало с дыханием матери.
Ее руки улеглись на груди. Длинные ногти клацали друг о друга. Фи искал, но не находил сломанные ногти, что покатились к нему, — он боялся посмотреть вниз и увидеть, как они скрутились рядом с его голой ногой. Если бы он наступил на них, то заорал бы от ужаса.
Фи вдохнул обжигающий воздух. Кровь и смерть втянулись с ним в его тело и впились в плоть, а когда он выдохнул одновременно с матерью, они остались внутри. Кровь как-то оказалась на его пальцах, и он оставлял темные следы на кровати.
Их дыхания остановились. Его сердце тоже остановилось. Гигантские руки сомкнулись внутри тела матери. Дыхание застряло в ее горле, а потом вырвалось наружу с резким вскриком. Они вместе набрали полные легкие крови и смерти и выдохнули облака дыма.
Маленькая лодка на черном озере раскачивалась на волнах у самого горизонта.
Глотки воздуха попадали в ее рот, останавливались, а потом терялись. Она сделала два вдоха, ждала, ждала и выдохнула раз. Прошло много времени. С удивлением он заметил слабые солнечные лучи, пробивающиеся в комнату. Ее рот покрылся налетом от усилий и обезвоживания. Мать сделала еще один глоток воздуха, и он потерялся где-то внутри нее. Больше она не дышала.
Фи вдруг обнаружил, что оставил свое тело и видит себя стоящим у кровати.
Затаив дыхание, он ждал, что будет дальше. Он увидел, что был меньше, чем представлял себе, и что под полосками крови на лице бледен от страха. Грудь, руки и спину покрывали синяки. Он увидел, что схватил мать за руку, — он не знал, что делает это.
По телу матери прокатилась волна. Начавшись у лодыжек, она прошла по ногам до бедер, по животу и докатилась до груди. Могучие руки нашли, что хотели, и теперь они никогда не отпустят свою добычу.
Лицо ее вытянулось так, будто она увидела что-то безвкусное. Они оба, его тело и он сам, наклонились над кроватью. Волна прокатилась по горлу и ушла в голову. Что-то внутри Фи ухватило самое его существо и стиснуло. Земля ушла из-под ног. Тихий взрыв трансформировал форму и давление воздуха, изменил цвет, изменил все вокруг. Последняя конвульсия очистила ее лоб от морщин, голова опустилась на подушку, и это был конец. В какой-то момент он видел, или ему показалось, что он видел, как что-то маленькое и белое устремилось к потолку. Фи снова был в своем теле. Он отшатнулся от кровати.
Отец крикнул: «Эй? Эй!»
Фи завопил — он совсем забыл, что по другую сторону кровати спал его отец.
Опухшее лицо Боба Бандольера появилось над серединой тела, лежащего на кровати. Он протер глаза и заметил залитые кровью простыни. Отец пошатнулся.
— Убирайся отсюда, Фи. Здесь тебе не место.
— Мама умерла, — сказал Фи.
Отец обежал вокруг кровати так быстро, что Фи даже не смог различить, как он двигается, — он просто появился рядом и толкнул его в сторону двери.
— Делай, что говорю, и немедленно.
Фи вышел из комнаты.
Отец закричал:
— С ней будет все в порядке!
По холодному полу голыми ногами Фи дошел до кушетки в гостиной и лег.
— Закрой глаза, — сказал отец.
Фи послушно закрыл глаза. Когда он услышал, как хлопнула дверь в спальню, то открыл их снова. Раздался мокрый шлепок, простыни упали на пол. Фи позволил себе мысленно вернуться к тому, что произошло. Он слышал нечеловеческий, глухой звук, вырывающийся из его собственного горла. Он стал барабанить ногами по краю кушетки. Что-то из живота подкатило к горлу и наполнило рот вкусом блевотины. Мысленно Фи наклонился над кроватью и разгладил морщинки на лбу у матери.
