был высоким человеком с выразительным лицом и даже на фотографии выглядел таким же белым, как я. Но впечатлял не светлый оттенок кожи и даже не поразительная красота, впечатляла властность его позы, его прямой взгляд, деспотичный подбородок.
Вспоминая слова Джона Хоуса, я уже не удивлялся тому, что этого человека можно было бояться. При взгляде на него не возникало желания не то что спорить с ним, а вообще попадаться на его пути. Рядом с ним мать Хэта выглядела растерянной и смущенной, как будто муж украл ее уверенность. Потом я заметил машину и только теперь понял, почему она оказалась на фотографии. То был символ их процветания, респектабельности, которой они достигли. Машина была своеобразной рекламой, как и фотография. Старый «форд-Т». Я сразу же подумал, что, возможно, это та самая машина, что Хэт видел на Задворках.
Намек на абсурдное предположение, не больше, — если бы не то, о чем я прочитал несколько дней назад в книге под названием «Прохладный бриз: жизнь Гранта Килберта».
Биографий джазовых музыкантов очень мало, если не считать Луи Армстронга и Дюка Эллингтона (хотя теперь существует биография Хэта, название которой я выбрал из интервью с ним), и я очень удивился, когда увидел «Прохладный бриз» Б. Далтона в книжном магазине. Еще не написаны были биографии Арта Блэки, Клиффорда Брауна, Бена Вебстера и многих других людей, которые в музыке и истории сыграли более важную роль, чем Килберт. Впрочем, наверное, не стоит удивляться. Килберт был из тех музыкантов, кто привлекает внимание своей личностью и легко удерживает его, и через двадцать лет после его смерти почти все его записи были выпущены на компакт-дисках, а многие выходили коллекциями. Великий музыкант, он был ближе всех к Хэту из его учеников. Килберт был одним из героев моей молодости, и я купил эту книгу (за тридцать пять долларов!) и принес ее домой.
Как и жизни многих джазовых музыкантов, думаю, и вообще артистов, жизнь Килберта была странной смесью публичной славы и личного несчастья. Он совершал кражи со взломом, даже вооруженные нападения, чтобы удовлетворить постоянную потребность в героине; он провел несколько лет в тюрьме; оба его брака закончились скандальными разводами; он умудрился предать всех своих друзей. То, что этот безвольный, самовлюбленный, ничтожный человек находил в себе что-то для создания музыки удивительной нежности и красоты, было загадкой, но не удивило меня. Я достаточно слышал и читал о Гранте Килберте, чтобы иметь о нем представление.
Но я не знал одного. Я не знал, что Килберт, по внешности американец из семьи скандинавского или англосаксонского происхождения, на самом деле был черным. (Об этом факте раньше не упоминалось, как не упоминалось и об умственных отклонениях Килберта.) Сам Килберт при жизни всегда опровергал все подозрения на этот счет.
Не знал я и о том, что много вопросов относительно его рождения осталось без ответов. В отличие от Хэта Килберта интервьюировали раз двадцать. И в «Да-унбите», и в других еженедельных изданиях неизменно приводилась одна и та же история о том, что он родился в Хатисбурге, штат Миссисипи, в немузыкальной, рабочей семье (семье водопроводчика); знал с самого детства, что рожден для создания музыки; долго выпрашивал и наконец получил саксофон; к совершенному изумлению учителей очень рано начал проявлять свой талант; в шестнадцать лет бросил школу и поступил в ансамбль Вуди Хермана. А потом к нему сразу же пришел оглушительный успех.
Большая часть мифа Гранта Килберта не вызывала сомнений. Его вырастили в Хатисбурге в семье водопроводчика по фамилии Килберт, он был одаренным ребенком, действительно бросил школу и стал знаменитым, играя с Вуди Херманом, когда ему не было и двадцати. Еще он рассказывал некоторым своим друзьям, не тем, кто знал, что он черный, о том, что Килберты его усыновили. И пару раз со злости то ли водопроводчик, то ли его жена сказали ему, что он был рожден в нищете и позоре и что он должен быть благодарен Богу за возможности, которые имеет. Историю эту рассказал Джон Хоус, который познакомился с Килбертом во время последнего гастрольного тура, перед тем как заняться сочинением музыки для кинофильмов.
— Во время гастролей Грант не заводил друзей, — рассказывал Хоус биографу. — Даже несмотря на то что он был таким великим музыкантом, никогда нельзя было предугадать, что он скажет, а если уж он пребывал в плохом настроении, то мог опустить любого музыканта даже из тех, кто постарше. Он всегда с уважением относился к Хэту, весь его стиль игры основывался на стиле Хэта, а Хэт мог целыми днями ни с кем не разговаривать, и к тому времени он, конечно, уже не заводил новых друзей. Тем не менее он позволял Гранту садиться рядом с собой в автобусе и кивал головой, когда Грант разговаривал с ним, он чувствовал к нему какую-то привязанность. Во всяком случае, я оказался почти единственным человеком, у которого было желание общаться с Грантом, и мы частенько засиживались с ним у бара после концертов. За то, как он играл, я мог простить ему все. В одну из таких ночей Грант признался, что его усыновили и что он с ума сходит от мысли, что не знает своих настоящих родителей. У него даже не было свидетельства о рождении. Однажды мать как-то намекнула Гранту, что один из его настоящих родителей был черным, но когда он прямо спросил ее об этом, она все отрицала. Его приемные родители были белыми, и если им хотелось иметь ребенка так сильно, что они приняли малыша, который на вид был абсолютно белым, но с каплей черной крови в венах, они не собирались признаваться в этом никому, даже себе.
Есть огромное количество предположений, но существуют и факты. Грант Килберт был ровно на одиннадцать лет моложе Хэта. В джазовых энциклопедиях обозначена дата его рождения — первое ноября. Возможно, именно в этот день мальчика и привезли к приемным родителям в Хатисбург.
Интересно, смог ли Хэт рассмотреть человека, который вышел из хижины, где Эбби Монтгомери лежала на окровавленных простынях? Интересно, были ли у него причины бояться своего отца? Я не знаю, верны ли хоть в чем-то мои предположения — и никогда не узнаю, — но теперь в конце концов я знаю, почему Хэт не хотел выходить из своей комнаты ночью в Хэллоуин. История, которую он рассказал мне, никогда не оставляла его в покое, а в эти ночи становилась еще более явной. Я думаю, он слышал крики, видел истекающую кровью женщину, и видел Мэри Рэндольф, смотрящую на него с невыносимой болью и гневом. Я думаю, что где-то глубоко в душе он знал, кто является причиной этих чувств, и потому закрывался в комнате отеля и глотал джин до тех пор, пока не притуплялся его страх.
Голод: введение
И вот, на голой, освещенной солнцем сцене ты вдруг испытываешь лютый голод...
«Hunger, An Introduction», перевод К. Киракозова
Я уже заготовил достойное первое предложение, и стоит мне успокоиться и мало-помалу привыкнуть к тому, что мы поменялись привычными ролями, ваш покорный слуга обязательно доставит вам удовольствие. О'кей. Исполняю обещанное.
Ну вот, теперь я понимаю, что нажал на курок несколько преждевременно, поскольку второе заготовленное мною предложение было следующим:
Поскольку! Нашим самым распространенным представлением о призраках — так сказать, дедушкой всех людских представлений о них — является самое распространенное представление, ну вроде как взрослый, отвечающий на вопрос ребенка, он качает головой, усмехается, прищурившись, пристально смотрит на тебя так, словно спрашивает: ты что, серьезно? Ведь любой дурак знает, что никаких призраков не бывает.
Это заблуждение.
Очень жаль.
