наблюдал, как молодая спутница провожала меня наверх в спальню.
— Нет, — ответил я, — эта молодая леди, моя клиентка, была очень добра ко мне и проводила меня до спальни, когда мне стало плохо. Это еда для двух мужчин, моих гостей.
Непрошеное воспоминание нарисовало мне спектакль: тощая девица дергает меня за уши и визжит, что такой бесполезный старый пердун, как я, недостоин заниматься делами их группы.
— Дайте телефон, — сказал мистер Клабб.
В оцепенении я протянул ему трубку.
— Монкрифф, старик, — сказал он, — какая удача снова с тобой встретиться. Помнишь неприятности, которые были у герцога с полковником Флетчером и его дневником? Да, это мистер Клабб, и так чудесно снова слышать твой голос... Он тоже здесь, без него никак не обойтись... Я ему передам... Много тогда всего приключилось с герцогом, да, и нам понадобится все, как обычно... Рад слышать... В столовой через полчаса. — Он отдал трубку мне и сказал мистеру Каффу, что Монкрифф с нетерпением ждет партию в карты, а еще в подвале есть первоклассное «петрю», которое обязательно должно им понравиться.
Я купил шесть ящиков «шато-петрю» 1928 года на аукционе несколько лет назад и берег до тех времен, когда его и так высокая цена не удвоится, потом утроится или, может, даже удесятерится, и тогда я продал бы его в десять раз дороже.
— Капля хорошего вина приводит человека в чувство, — сказал мистер Кафф. — Питье делают, чтобы пить, так?
— Вы знаете мистера Монкриффа? — спросил я. — Вы работали на герцога?
— Мы ищем клиентов для своего скромного бизнеса вне зависимости от национальностей и границ, — ответил мистер Клабб. — Идти туда, где мы нужны, — вот наш девиз. Мы сохранили теплые воспоминания о старом добром герцоге, который показал себя как человек тихий, любящий юмор и очень энергичный, сэр, а что касается хлеба насущного, раз уж зашла речь, то еще и щедрый.
— Он давал до тех пор, пока мы не начали обижаться, — сказал мистер Кафф. — Старик плакал, как дитя, когда мы уходили от него.
— И до этого тоже много плакал, — сказал мистер Клабб. — Исходя из опыта, могу сказать, что такие бодрые ребята проводят в слезах больше времени, чем ваши мрачные клиенты.
— Я не думаю, что вы увидите в слезах
Я встал на ноги и потихоньку пошел в ванную.
— Могу я из чистого любопытства задать вам один вопрос? — поинтересовался я. — Вы отнесли меня к категории «бодрых ребят» или к какой-то другой?
— Вы человек средней силы характера, — сказал мистер Клабб. Я уже открыл рот, чтобы возразить, но он продолжил: — Но кое-что из вас еще можно сделать.
Я исчез в ванной. Достаточно я натерпелся этих круглолицых чурбанов, сказал я себе. Наслушался их историй до тошноты, пора накормить ублюдков и выкинуть прочь.
В состоянии, все более приближающемся к моему нормальному, я почистил зубы и сполоснул водой лицо, прежде чем вернуться в спальню. Выпрямился, принял на себя решительный вид исполнительного директора в кресле-вертушке и сказал:
— Дела несколько вышли из-под контроля, и я благодарю вас за то, что вы имели дело с моим клиентом, человеком, с которым, несмотря на внешний вид, я состою лишь в профессиональных отношениях. Теперь давайте вернемся к нашему настоящему делу. Я уверен, вы нашли мою жену и Лисона в Грин-Чимниз. Пожалуйста, дайте мне полный отчет о том, что произошло дальше.
— События несколько вышли из-под контроля, — сказал мистер Клабб. — Это может произойти с каждым из нас, и за это никого нельзя винить. Особенно это касается меня и мистера Каффа, потому что мы всегда осмотрительно оговариваем все в самом начале, так, как сделали с вами, сэр, что в принципе настолько очевидно, что и говорить не стоит. Мы предупреждали, что наша работа связана с изменениями постоянного характера, с тем, чего уже не вернуть на прежнее место. Особенно в тех случаях, когда мы договариваемся на определенное время, чтобы сделать первоначальный доклад, а клиент разочаровывает нас в указанный час. Когда нас подводит клиент, мы должны продолжить работу и довести ее до конца в соответствии с самыми высокими стандартами, без затаенной вражды и злого умысла, зная, что есть масса уважительных причин, по которым человек не может подойти к телефону.
— Я не знаю, на что вы намекаете своей лицемерной болтовней, — сказал я. — У нас не было договоренности такого сорта, и ваше нахальное поведение заставляет меня прийти к выводу, что вы провалили задание.
Мистер Клабб улыбнулся мне самой беспощадной улыбкой из своего арсенала.
— Одной из причин, по которым человек не может добраться до телефона, является временная потеря памяти. Вы забыли, что мы проинформировали вас о том, что предварительный доклад состоится в одиннадцать.
Ровно в одиннадцать часов я позвонил, никто не ответил. Я подождал двадцать гудков, сэр, прежде чем оставить попытку. Если бы я прождал сто гудков, сэр, результат оказался бы тем же, по той причине, сэр, что вы решили довести себя до состояния, в котором не могли вспомнить даже собственного имени.
— Наглая ложь, — воскликнул я, а потом вспомнил. Он действительно упоминал что-то о докладе в одиннадцать часов, вероятнее всего, в это время я угощал «Собачье Дерьмо» своим исполнением «Старого Креста». Мое лицо покраснело. — Простите меня, — сказал я, — я ошибся, все было так, как вы говорите.
— Мужественное признание, сэр, но что касается прощения, так на то Божья воля, — сказал мистер Клабб. — Мы ваши слуги, и исполнение ваших желаний — наша святая обязанность.
— Все просто, как дважды два, — сказал мистер Кафф, одаривая последний дюйм сигары любящим взглядом. Он уронил окурок на ковер и раздавил его ботинком. — Еда и питье для души и тела, сэр, — сказал он.
— Кстати говоря, — сказал мистер Клабб, — пожалуй, мы продолжим наш доклад в столовой, пора наброситься на деликатесы, которые заказал этот невиданный негодяй Рэгги Монкрифф.
До этого момента мне никогда не приходило в голову, что у моего дворецкого, как и у других людей, есть имя.
7
— Перед нами великая цель, — сказал мистер Клабб, вытаскивая изо рта жевательную резинку. — Мы бедные странники, вы, я и мистер Кафф, и еще молочник, только посмотрите на маленькую порцию прямо перед нами. Ее даже трудно сразу заметить. Конечно же, у нас нет ни шанса постичь ее. Но цель всегда есть, сэр: правда, которую я предоставляю вашему вниманию ради успокоения. Тост, мистер Кафф.
— Утешение — вещь искомая всеми частями человека, — провозгласил мистер Кафф, передавая своему партнеру поднос с тостами. — Самая известная часть — это его душа, которая кормится питательными бедами и неприятностями.
Меня усадили во главе стола, а по бокам расселись мистер Клабб и мистер Кафф. Подносы и тарелки перед нами ломились от еды, потому что мистер Монкрифф, обняв каждого фермера по очереди и побеседовав с ними, вынес из кухни пиршество, значительно превосходившее их запросы. Кроме нескольких дюжин яиц и, наверное, двух упаковок бекона, он выставил приготовленные на гриле почки, баранью печень, и бараньи отбивные, и полоски бифштекса, а еще чан овсянки и вязкого варева, которое он представил как «кеджери, как его представлял себе старый герцог».
Почувствовав тошноту от запаха пищи и от вида месива во ртах моих собеседников, я снова попытался выудить из них доклад.
— Я не верю в великую цель, — сказал я, — и уже столкнулся с неприятностями, превышающими потребности моей души. Расскажите мне, что произошло в доме.
— В необыкновенном доме, сэр, — сказал мистер Клабб. — Еще когда мы проезжали по дороге мимо, мы с мистером Каффом не могли остаться равнодушными к его великолепию.
