— А она его, Вова, теперь под подушкой держать будет, — усмехнулась Марта. — Или у входной двери на тумбочке. Так что езжай к ней… или нет. Лучше пошли кого-нибудь. Ты у нее неприятные воспоминания вызовешь. Не торгуйся. Дай, сколько потребует. Деньги не твои. И, Вова, умоляю — жми Борю! Сейчас иди к нему и такого страху нагони, чтоб плакал!
— Может, все-таки моего мента подключим? Как хотели. Если Боря в кабинет попадет, вмиг расклеится.
— Нет, Вова. Все слишком сложно, запутанно, может не выгореть.
— А если рискнуть? Заявы все равно нет… Пусть старлей его попугает.
— Нет. Теперь без адвоката Боря в ментуру не пойдет. — Домино глубоко затянулась. — А адвоката на порожняк не возьмешь. Одно дело — моя московская бикса скулит и жалится, другое — полная лажа без потерпевшей.
— А как же ты раньше с адвокатом хотела? — удивился Гудвин. Сам он о такой «мелочи» даже не подумал.
— То, Вова, было раньше, — заметила Домино. — Теперь Боря подготовился сам. Он уже с нашим Фельдманом советовался, просил спеца по уголовным делам найти.
— Н-да, лажа, — крякнул Вова. — Кстати, не такой Боря лох. Он уже мне задание дал — выяснить, была ли девчонка в ментуре.
— Ну, и что ты?
— Сказал, до вечера выясню.
— Тяни, Вова, тяни! Нельзя его сейчас упускать! И так облажались.
— Знаю, — твердо произнес Гудвин. — Сейчас пойду к Борику, возьму его тепленьким и расскажу, как в «хате» себя вести. Пусть послушает. — И усмехнулся: — Вдруг пригодится?
Через час после ухода Гудовина в кабинет Марты буквально вполз Борис Аркадьевич. Чудом не промахнувшись мимо стула, он сел и запричитал:
— Боже, Марта! В тюрьме я не выдержу… это какой-то ужас!! Чтобы я еще раз… когда-нибудь… напился!!
В тот же вечер, за ужином в ресторане, Борис Аркадьевич надрался как свинья. Гудовин сообщил ему, что потерпевшая не обратилась в милицию, и Гольдман ушел в дикий, черный загул. Совершенно невменяемый, он приехал к Марте и, давясь хохотом, показал фигу:
— Все, Марта, все! Эта дура не пошла в милицию! — и, рухнув на диван, заголосил: — Виват, виват, Россия!! Страна беззакония и произвола! — Пьяный и мерзкий, он схватил Домино за руки и рывком усадил себе на колени.
Опешившая женщина даже не сопротивлялась, когда сильные пальцы начали мять ее тело. Перемена в Борисе была столь разительной, что сосредоточиться Домино не успела. Только стонала тихо.
Снимая стресс, Гольдман, конечно, выпил много, но такой буйной, неуправляемой реакции Марта не ожидала. Он просил налить еще, хохотал и посылал проклятия; фига стала любимой комбинацией толстых пальцев…
Раздавленная и униженная, Марта выдержала прощальный мокрый поцелуй и, стоя у окна, наблюдала, как по-барски вальяжный и нетрезвый любовник усаживается в такси. «Продолжать поехал, сволочь», — догадалась Марта. В ярости схватила с подоконника вазу и грохнула об пол.
Добыча ускользнула. Уехала в такси. Исчезла в ночи. Послала жирную фигу. И провернуть еще раз подобную комбинацию не удастся никогда. Боря протрезвеет, очнется и станет осторожным до подозрительности. Близко к непроверенной шалаве не подойдет.
Ломая тапками осколки вазы, Марта подошла к телефону и набрала сотовый номер Гудвина.
— Ты где?! — прорычала она.
— Девку у дома караулю, — отчитался Вова. — Нет ее нигде.
— Быстро ко мне, — приказала Домино и оборвала связь.
Ей казалось, что еще чуть-чуть — и тело лопнет от напора пещерной, звериной злобы. Ярость клокотала в горле, рвала ушные перепонки, мешала жить, дышать и думать. «Свинья! Жирная, потная свинья! — бесцельно билось в висках. — Уничтожу, тварь!! Размажу по асфальту! На ленточки порежу…» Вторая ваза сорвалась со стола и грохнулась о стену. Домино хотелось громить, крушить, вопить и резать. Когда Гудвин добрался до квартиры Марты, она встретила его совершенно обезумевшей.
— Ничтожество! Импотент! — орала она. — Гудвин, клянусь, я загрызу его зубами!!
Вова с удивлением наблюдал дикий спектакль. Бесконечная ярость — привилегия мужчин; все ранее встреченные им женщины могли сердиться, рыдать, скандалить или тихо лить слезы. Истерика Домино показалась ему страшной. Где-то когда-то Гудвин слышал: немецкие антитеррористические группы получают приказ — при захвате бандитов в первую очередь уничтожать вооруженных женщин. Они, в отличие от мужчин, совершенно непредсказуемы и оттого наиболее опасны.
Гудвин подошел к бару, выбрал коньяк и налил Марте половину стакана.
— В фужер! — прорычала Домино. — Из стаканов не пью!
Вова послушно перелил «Камю» в фужер, протянул его женщине и, подождав, пока она выпьет, спросил:
— Что случилось, Марта?
— Он нас кинул, Вова! — с истерическим хохотом выдавила Марта. — Как последних фраеров!
— Не понял, — насупился Гудовин.
— Мы ему больше не нужны. — Домино запустила пальцы в волосы и взбила загривок в львиную гриву. — Сядь и слушай. — Гудвин сел на диван и уставился на внезапно, без всяких полутонов и переходов успокоившуюся Марту. — Мы ему больше не нужны. Могу сказать больше. Скоро Гольдман нас уберет. Как постоянное напоминание ужаса.
— Он сам тебе сказал? — Вова сходил к бару и налил коньяку в свой фужер.
— Нет, — уперев руки в бока, немного ернически произнесла Марта. — Он еще сам об этом не знает. — Женщина подошла к гостю, склонила свое лицо к нему и прошептала: — Но это будет. Обязательно. Рано или поздно. И никакие угрозы наябедничать маме Саре не помогут. Скажет — все это мелкая месть брошенной женщины.
— Уверена?
— Абсолютно. Эта тварь нас выкинет.
— А если…
— «Если», Вова, быть не может. Знаешь, как он теперь говорит об изнасиловании? «Невинное приключение»! Наше «невинное приключение». Тварь!
Гудвин достал из кармана зажигалку и сигареты, прикурил и высказался:
— Быстро же Боря оправился…
— А я тебе, Вова, говорила — тяни! Надо жать!
— А что я мог? — Гудвин пожал плечами. — Он же знает, у меня в городе все повязано.
Марта подняла голову вверх и завыла, как раненая волчица. Где-то в вое Гудвину послышалось «своло-о-очь!».
Выплеснув в крике остаток агрессии, Домино села в кресло напротив Гудовина, откинулась свободно и положила ногу на ногу:
— Мне нужен ствол, Вова.
— Очумела! — перепугался Гудвин. — Своими руками веревку мылить? Я — пас. На меня первого подумают…
— Ты не понял, Вова, — перебила Марта. — Мне нужен Борин ствол. Зарегистрированный.
— Зачем? — осторожно спросил Гудвин.
— Из этого ствола ты, Вова, загасишь бомжа. И оставишь пушку на месте.
Рука Гудвина непроизвольно дернулась, и длинный столбик пепла упал на черную футболку.
— Слабо, Вова? — усмехнулась Домино.
— Что ты задумала? — хрипло произнес Гудвин.
— Ничего особенного. Поставим Борю перед выбором — или признаваться в изнасиловании, или падать нам в ноги.
— Как это?
