Садовник для дьявола

образованная начальница. Взглядом высечет похуже розги.

И потому первые полчаса молчала. Выкать привычки не было, тыкать смелости не хватало, сидела обвыкала – как тут примут?

Сейчас вошла в комнату и увидела не гордую начальницу, а женщину, убитую горем. Навзничь распаханную.

Положила ладонь на спину Веры Анатольевны, погладила:

– Ты это, Анатольевна. Держись. Так уж случилось. Тебе теперь о живых думать надо, вон их сколько вокруг тебя.

Вера Анатольевна сухими, невыплаканными глазами смотрела на пенсионерку-крановщицу и ничего не говорила. Даже не моргала.

– Держись, Вера, ты молодец. Я вот и представить не могу, кто бы еще так поступить смог.

– В смысле? – немного разогнулась Кузнецова.

– Ну. ты вот нас вызвала. Разобраться хочешь. А кто тебе садовник? Увезли, и ладно – родных не тронули, живи себе дальше.

– Дальше? – усмехнулась вдова архитектора, выпрямилась. – Надежда Прохоровна, в нашем возрасте, когда начинаешь задумываться о том, что тебя ждет на Небесах, нельзя держать на сердце неподъемный груз. С подобной тяжестью до Бога не взлетают. Назад, под землю, утянет.

– Так на то она правда-то и существует. Чтоб душа, значит, чистая была да легкая.

– Думаете?

– Да.

– А я вот думаю наоборот. Что, если мое решение эгоистично? Беспокоясь о собственной душе, я гублю земное существование кого-то из моих близких? Это ли не эгоизм? Не смертный грех гордыни?

– Эко тебя завернуло-то, – пробормотала баба Надя. – Справедливость, она ведь не выбирает, она для всех одна. Как искупление. Правда, Вера, она завсегда наружу выплывет. Если ее в себе прятать, только хуже будет – душу искалечишь да испоганишь.

Вера Анатольевна совсем расправила сведенные горем плечи, посмотрела в сочувственное, строгое лицо старой крановщицы:

– Спасибо, Надежда Прохоровна. Спасибо, вы очень хорошо меня поняли.

Словно заново приглядываясь к серьезной – совершенной ровеснице! – Вера Анатольевна подумала, что та невероятно похожа на ее любимую актрису – Фаину Георгиевну Раневскую. И голосом, и статью.

– Ты, Вера, это. Выкать перестань. Мы вроде как теперь две школьные подружки.

– Хорошо, – улыбнулась бизнес-дама. – Мне будет тяжело, но я постараюсь, Надежда Прохоровна.

Фу-ты ну-ты, ножки гнуты! Воспитанная. Как Софа. Та тоже не сразу к нормальному общению переходит.

У дальнего угла торца стороны сторожки стояла большая крашенная зеленой краской бочка для сбора дождевой воды, которую так любят комнатные растения.

Елена, обогнув домик, осталась на углу, лишь протянула руку вперед:

– Там. Гену нашли там, между бочкой и окном, – приложила согнутый указательный палец под нос – как будто от промытой дождя – ми газонной травы все еще шел запах крови ее мужа – и осталась стоять на плиточном пятачке у крыльца сторожки.

Софья Тихоновна опасливо вытянула шею и тоже дальше не пошла.

Надежда Прохоровна осторожно обогнула бочку: почти к самым ее бокам подступали колючие кусты крыжовника, высаженного вдоль забора, что отделял участок от соседских территорий. В образованном посадками уголке росла уже довольно высокая молодая вишня; как Денис разглядел лежащее за углом, за бочкой, тело – совершенно непонятно.

Наверное, этот же вопрос задали себе и милиционеры: что в шестом часу утра понадобилось садовнику за домом? Почему он за угол свернул? Зачем?

Скорее всего, он ответил что-то маловразумительное. Милиционеры словам не поверили и увезли садовника с собой.

Аккуратно обходя участок дерна, где три дня назад лежало окровавленное тело, Надежда Прохоровна прогулялась вдоль дома, заглянула в окно.

Сквозь чисто вымытые стекла виднелась комната, где теперь жили Вася и Лида Игнатенко. Их вещи лежали и висели повсюду – на стульях, на одежных плечиках, – в углу возле кухонной перегородки скучал приличный новенький телевизор.

– Интересно, – пробормотала баба Надя и повернулась к замершей Елене, к молчаливой Соне, – что здесь делал Гена? Ночью.

– Сама не понимаю, – оторвав палец от верхней губы, призналась новая архитекторская вдова. – У нас разные спальни – Гена храпит, – я не слышала, чтобы он выходил. Меня и утром-то еле разбудили.

– Еле разбудили? – попросила уточнить сыщица Губкина.

– Да. Я никогда так крепко не сплю, обычно просыпаюсь от малейшего шороха.

– А остальные?

– Вера Анатольевна тоже спала крепче обычного. Таисия ее носом в щеку растолкала, раньше только тявкнуть хватало.

– Сима, Катя, Павел? – четко, одними именами оформила вопросы сыщица.

– Надежда Прохоровна, – неожиданно улыбнулась Елена, – упаси вас бог назвать в лицо Катарину Катей. Она укороченного обращения терпеть не может!

– Да ну? – не слишком озаботясь, пробурчала бабушка.

– Не надо обострять. Пожалуйста. Мы тут и так на нервах все.

– Хорошо. Так когда проснулись остальные?

– Первой, как вы поняли, встала Вера Анатольевна. Потом, к счастью, Денис догадался разбудить меня. Я сразу измерила Вере Анатольевне давление, дала лекарство. Потом уже я сама вызывала милицию и будила Катарину и Павла.

– Они спали крепко?

Елена отвела глаза:

– По большому счету я разбудила только Пашу. Дальше он уж сам.

– У них тоже разные спальни? – подняла брови вверх бабушка Губкина, всю жизнь проспавшая с храпящим Васей на одной панцирной кровати.

– У них разный режим дня, – уклончиво произнесла Елена. – Катарина выходит из своей комнаты не раньше одиннадцати. Павел Алексеевич в это время уже давно на работе. Серафима поднялась сама, наверное, услышала, как я бегаю по дому с аптечкой, как вызываю милицию.

– Нож в этой бочке нашла милиция?

– Конечно. Они приехали с собакой. У нас за этим забором крайне нервный депутат живет, – усмехнулась Лена, – такой шум поднял, репортеров вызвал – это, мол, на него, бедняжечку, охотились, но домом промахнулись.

– Понятно. А что-нибудь еще, кроме садового ножа, нашли?

Вопросы бабы Нади производили на Елену странное впечатление – как будто прокурорский следователь сызнова заехал. Она закусила нижнюю губу, покрутила шеей, словно та закостенела.

– Леночка, – подстегнула странная гостья, – свекровь тебя помочь просила.

– Ну я не знаю, – плечи Лены описали два неопределенных полукруга, – имеет ли это отношение к делу. У нас в семье не принято сплетничать…

– Лен, ты говори, а я уж сама решу – что сплетни, что по делу.

– На ветке шиповника возле ворот нашли обрывок прозрачной белой ткани. Похожий на кусочек пеньюара или ночной рубашки. Под камнем возле нашего дома собака унюхала папиросный окурок с марихуаной, – быстро, словно боясь, что решимость сплетничать вот-вот иссякнет, заговорила Лена.

– Так-так, – нахмурилась Надежда Прохоровна. – Окурок – чей?

Елена отвела взгляд, вздохнула:

– Симин. Свежий.