такой — огромный даже! — барабанный пистолет невероятно крупного калибра. Произвольно при этом приставил ствол к его виску, взвёл курок и напряжённо глядя тому в глаза проговорил:
— Ну что поехали! — а немного погодя раздался едкий щелчок бойка. Конечно же, в большей степени он шутил. И, разумеется, он не собирался причинять Геннадию Николаевичу ни то чтобы какого-нибудь вреда, а уж тем более-то его убивать. Так! можно сказать — «проверка на вшивость». Ребячество, которое, правда у кого-нибудь, однако могло бы вызвать и некие приступы: неожиданной диареи или нечаянного мочеиспускания.
Геннадий Николаевич — тот даже глазом не моргнул. Во-первых, всё настолько быстро произошло, что он, если честно — даже среагировать-то не успел, не успел даже сообразить! — потому, как заторможённый был. А, следовательно, не то чтобы там ещё испугаться чего-то. Сказывалось к тому же вероятное психологическое переутомление. (А может быть и в самом деле не испугался бы даже вовсе!).
— Однако молодец, Геннадий Николаевич! Правда ваше счастье, что я вообще никогда не беру с собой к нему патронов: не люблю, понимаете ли, надеяться на него. Так для бравады больше таскаю… Короче, — заговорил он, теперь уже смущённо улыбаясь и прекрасно понимая всю нелепость и глупость своего поступка, — вот вам адрес: там моя матушка живёт, там вам будут — и стены и крыша над головой, да и паспорт, а работу сами найдёте. Вижу вовсе не дурак! Больше вряд ли свидимся… Матушку не обижать под землёй достану! — уже совсем тут перейдя на шутливо-дурашливый или несколько даже панибратский тон разговора, договорил Вячеслав Сергеевич, — А сейчас давай мотай, улепётывай отсюда! Быстро!.. — и Вячеслав резко отшагнул в сторону. Повернувшись боком, указал ему рукой на открытые ворота. И опять засмеявшись, но уже как-то совсем по-доброму как-то по-дружески даже добавил, — иди-иди… и не надейся! что я тебя с корешами знакомить буду… Ступай, не искушай меня, тебя умолять об этом… А то сейчас ещё на колени бухнусь!.. Только лесом — лесом! — иди, а то эти «волки тряпочные» повстречаются…
Геннадий Николаевич медленно скорее выплыл, нежели вышел из этого опасного убежища… И ссутулившись, побрёл, постепенно набирая скорость движения, держа прижатые к туловищу худые руки засунутыми в карманы. Как сомнамбула поплёлся прочь тупо глядя перед собой. И уже только перед тем как войти в гущу ветвистых зарослей тёмной полосы леса он немного неуверенно издали, всё-таки вдруг обернулся, а следом так же неуверенно и несколько скованно махнул Вячеславу рукой. «Мол, пока, мол, будь счастлив» — а уже совсем скоро и вовсе скрылся в густой тёмной чаще.
Четырнадцатая глава: месть подонка
Кто этот молодой человек?.. Я думаю, внимательный читатель уже наверняка разобрался во всём прекрасно сам. И, разумеется, едва покопавшись в своей памяти уже обязательно сообразил, что Кирилл Антонович и есть некий чиновник именно как раз тот или если быть окончательно точным — один из замов Главы администрации города. Давеча присутствовавший на некоем совместном собрании приятного времяпрепровождения, на берегу реки — Ока. На том самом сборище: представителей самых крупных преступных группировок области, некоторых блюстителей порядка, новоиспечённых предпринимателей и заблудших «слуг народа». Вот уже с некоторых пор, если конечно можно так выразиться это мероприятие снискало статус традиции в некотором своём роде. Причём совершающееся, как правило, на любимом месте (на лоне природы) одного из бывших крупных государственных деятелей — ныне покойного Виталия Ибрагимовича. Про то собрание или сборище (тут уж как вам будет угодно!) я имел уже такую возможность вам рассказывать в одной из предшествующих глав. Где Кирилл Антонович, тогда позволив ещё себе слегка лишнего в употреблении алкоголя развязал, таким образом, как бы ненароком свой язычок и несколько разоткровенничался. Он тогда проговорился про свою жуткую нелюбовь к народу — даже скорее неприязнь что ли — и вообще о своих особенных взглядах на рычаги власти в собственных руках.
И вот надо же было такому, потом произойти, надо было случиться такому невезению, чтобы именно этот молодой человек голубоглазый брюнет — красавчик! — так же ненамеренно как-то встретился или схлестнулся на очередном совместном банкете именно с одной из наших общих хороших знакомых — милой героиней этого романа — Татьяной Ивановной. Право если и говорить-то по-честному мне очень — ну очень! — не хотелось бы этого искренне не хотелось бы, но что тут поделаешь…
Итак, вернёмся, пожалуй, к Кириллу Антоновичу. Возвратимся к нему как раз в тот самый момент, когда вот только что Татьяна Ивановна под его вопли опрометью выбежала из его «дворца». Она выскочила как пробка из бутылки из-под шампанского: с одним только заветным на данный момент желанием — как можно скорее добраться до дома. По прибытию домой, в самую первую очередь — она примитивно жаждала посмотреть — вот именно хотя бы просто полюбоваться! — на спящих своих малюток. Как бы ища в этом, глоток спасения для собственной души или хотя бы по возможности очиститься от столь нежелательного осадка скопившегося в ней от общения с Кирилл Антоновичем; да! это, несомненно, было чисто материнское чувство несравнимое по своей силе ни с чем…
Кирилл Антонович, теперь оставшись один, ещё некоторое время находился в каком-то крайне таком странном — своеобразном — своём состоянии. В какой-то прострации он был. В какой-то невероятной — жутчайшей! — угнетённости. То есть, как бы ничего не могущего контролировать в своих мыслях. Иначе говоря, он был настолько поглощён злобой и негодованием всё-таки до такой степени даже охвачен ими, что просто так и сидел теперь: голый и босой посреди спальни на полу. Куда он от избытка переполнявших его возмущений и негодований всё-таки, наконец, как бы упал — присев. Его сейчас трясло мелкой дрожью даже вроде как бы непонятно было от чего же всё это происходило: то ли от холода и он просто-напросто жутко озяб, а то ли от сильного чувства создавшегося уже в нём ядовитым сплетением в один комок: жгучей досады, горького сожаления, кипящего неудовлетворённого вожделения и беснующейся в нём ярости.
Такое (за последние десять лет) с ним впервые! В голове у него сейчас кипели думы примерно так: эта стерва убила его! Да, она просто убила его!.. Унизила эта сволочь! Тварь! Мразь… И ещё огромное множество других эпитетов возникало в его воспалённом мозгу. И вспомнилось ему, как он стоял перед ней нагой — как мальчишка! — а она смеялась… Нагло ржала!.. Над кем? Над ним!!! Над тем, кого… которого обожали и обожают сотни, сотни женщин! Многие из них готовые были ползать (кстати, в чём некоторые сами в своё время перед ним признавались!) и даже ползали, умоляя его — в его ногах. В самом прямом смысле: на коленях! — чтобы только хотя бы оставаться в его любовницах… А кто она такая?.. Откуда она взялась?! Где живёт?! Нет, это-то он легко выяснит, установит вообще без проблем завтра же… Нет уже сегодня!
Всё больше и больше в нём закипала его злоба и снова он, окунулся в свои патологически больные размышления. Они лихорадочно и суетливо скрежетали где-то в груди, царапаясь там по его себялюбию. От чего он даже раскраснелся весь и даже всё-таки излишне взмок… жутко вспотев. А ведь он изначально специально не сказал ей, не сообщил, кто он такой, какое он занимает важное место в этом мире! Каким обладает положением в обществе! И самое главное… какой занимает государственный пост! Он нарочно самодовольно старался держать это несколько в тайне… про запас — как бы обладая некоторое время сюрпризом! Чтобы потом опять с радостью весельем обалдеть — увидев на её лице удивления восторг! И опять — «приторчать» — в своих неожиданно созданных для себя, но совершенно по-новому вспыхнувших теперь вокруг него как бы ореолом — уже в неких лучах! — своего величия. Рассказав уже потом ей (лёжа в постели — после случившегося) как вроде бы просто так: мол, вот он какой, мол, такой он прекрасный человек! Совсем не какой-то там тщеславный субъект или хвастунишка. Что он, дескать, и не хвастается, не кичится вовсе этим! И это в то время так сказать когда он на самом деле имеет такой огромный — просто огромаднейший! — вес в этом городе… области… Стране!..
А ведь он впервые хотел добиться своей победы без заранее сказанной о себе — той возвышающей его — информации. То есть того самого главного о чём ещё мало (по его мнению) кто даже знает. Однако невероятно распирающего в нём его чувство гордости за себя, которым, он всё-таки теперь почти невольно, но и порой неприглядно превозносился. Между прочим, невероятно гордился Кирилл Антонович, прежде всего тем, что он имеет теперь вот уже как целые полгода статус деятеля — государственного деятеля! Пусть пока хоть и зама, но всё-таки… А скоро — очень скоро — он обязательно станет первым! И не каким-
