как можно скорее погрузиться в сон. Жена по времени должна быть уже на работе. Дети — Кирилл и Таня — должно быть тоже уже отправились в школу, и он вяло предвкушал приятный давно забытый им отдых.
С этими мыслями капитан зомбировано поднимался по ступенькам, доставая из единственно сохранившегося в целостности кармана ключи от входной двери квартиры. Привычно щёлкнул замок; привычно отворилась дверь; так же привычно он шагнул в полутёмную прихожую и уже машинально разулся и вылез из плаща. С кухни чем-то повеяло очень вкусным.
— Саша! Не раздевайся, сбегай-ка в булочную за хлебом. Сейчас будем есть… Тока борщ поспел… — в проёме кухонной двери появилась женщина неприметной наружности. Худое, чуть удлинённое лицо под копной небрежно растрёпанных волос с преждевременной сединой дополнялось снизу ныне теперь уже тщедушным станом. Но особенно всё-таки выразительно выделялись — с испуганкой — её огромные серые хоть и несколько поблёклые глаза…
Всё это сейчас предстало перед ним в виде его жены, а ведь когда-то была красавицей… когда-то он до беспамятства был в неё влюблён… Куда всё делось?! Внешне ей было лет этак «сорок с маленьким хвостиком», а, в самом деле, скорее всего наверняка меньше — трудно сразу сказать. Его всегда до колик в животе бесили её слова такие как: сбегай-ка, сделай-ка, принеси-ка… и т. д. и т. п. И вообще в любых смыслах слова как обращение к мальчишке.
— Пошла ты на хрен!.. Я спать хочу, — беззлобно сказал он, и с этими словами еле сдерживая внутреннее возмущение, двинулся в комнату к своему излюбленному дивану.
— Странно, почему-то дома?.. — полу про себя полушёпотом удивился он. Абсолютно забыв, что сегодня воскресенье. Хотя сегодня же об этом неоднократно был информирован и это, даже имело по работе какое-то вроде бы там значение, и уже не снимая дальше одежды как был, плюхнулся… и тут же уснул, если бы не вопли разобиженной «супружницы». Зоя (а так по случайности или нарочно звали его супругу) она смогла всего на пару секунд, удержать свою тираду дежурной нецензурной брани. На большее ей не хватило ни терпения, ни тем более каких-то иных способностей.
Да и выражать именно таким образом свои эмоции, она привыкла давно. Ибо где-то ещё в юности прочитала, что якобы с криком вылетают из тела всякие болезни, возникающие от содержащихся в голове дурных мыслей, то есть различные недуги нервного происхождения. С тех пор Зоя Андреевна и практикует этот нетрадиционный метод профилактики заболеваний. И уже не потому, что считает его действительно эффективным, а, просто не ведая или даже не сознавая как ей вообще по-другому совладать со своими бурными аргументами, не удерживающимися в её «аналитическом» (как она считала) мышлении. Так или иначе, по непонятным причинам, но «язва желудка» тем не менее, только периодически обострялась. Зоя Андреевна уже дважды лежала в стационаре по три недели, где её всячески лечили, но никаких положительных результатов так из этого и не получилось.
Сейчас валяясь в мягкой дрёме с неимоверным желанием уснуть, капитан думал даже к своему некоторому удивлению непременно именно о ней. Несмотря на хроническую усталость и невыносимое теперь — как зубная боль! — желание успокоиться и наконец-таки предаться долгожданному покою он думал всё-таки почему-то о ней… И опять о ней! — мучаясь душой: психуя и рыдая, там, в ней — но не было в нём ни капельки доподлинной злости. Ему её (милую Зоиньку!) до жгучей боли в сердце было сейчас жалко. Были же времена, когда и они были счастливы: молоды и симпатичны или — нет, Юшкин кот! — обязательно красивы.
Прекрасно зная смысловую ядовитость её обычных фраз назубок (которые вообще-то не отличались особой даровитостью и изобретательностью) «Сашка» старался, всячески упорно старался, не вникать в их суть. Не воспринимать их в свой адрес — и главное! — не принимать их близко к сердцу. А слышал он теперь лишь переливчатые интонации её речи — звучавшей на удивление даже несколько порой мелодично. Он можно сказать её не слушал совсем и думал исключительно о своём. Ему почему-то ясно вспоминались какие-то на первый взгляд пустяковые моменты из их совместной жизни, какие-то бессмысленные обрывки. Казалось бы, легкомысленные моменты повседневной суеты, но которые так дороги сердцу его, что от них щемило и тоскливо зудело где-то в груди. Он тут же немедленно вдруг осознал что: «…а ведь он и не сможет теперь без неё совсем жить!..»
Вспоминались всякие глупости, но такие нежные и близкие что от умиления хотелось — даже снова плакать только теперь от какой-то трепетной ласковости… Как когда-то, она, ему заглядывая ласково в глаза, как преданная собачонка завязывала такому важному и представительному галстук (потому как он сам не умел этого делать вовсе); он же тогда собирался на очень важную презентацию… Где потом напился и явился оттуда домой только к утру.
Нет, он верен был ей! но за этот поступок ему всегда было как-то неудобно даже стыдно перед Зоинькой. Вспомнился ему вдруг ещё один глупый момент. Как Зоя, чего-то там готовя в кухне, ковыряясь там по-своему, неожиданно, молча, испуганная прибежала с порезанным пальчиком к нему. И виновато показывая его, одним только взглядом объяснила тогда что ей — очень страшно и спасти её может — только он… и никто другой! В глазах её переливалось какое-то непонятно-странное выражение: всегдашней её готовности испытывать боль и вообще постоянно страдать всего лишь ради его микроскопического внимания. Смешно сунув свой окровавленный палец ему под нос, как будто стоило бы ему только глянуть на него, а уж тем более если ещё и дунуть то, конечно же, он заживёт — немедленно заживёт. И он дул… помнит как сейчас… смешно дул… счастливый до жутчайшего — трепетного — волнения от выполнения на тот момент жизни самой важной миссии на земле. И они были счастливы, тогда как дети!
Звуки Зоиного голоса гулким эхом отдавались где-то под потолком. Превращаясь там всего лишь в какую-то отдалённую трескотню. То ли теряя там свою яркость, а то ли преломляясь там и уже ударяясь о стены и потолок, меняли — неведомо как-то — своё направление и где-то вероятно заблудившись совсем, если и долетали до его ушей, то совершенно не приносили ему особых неприятностей. Да и усталость видимо всё-таки давала о себе знать. А трескотня волнами звучала и звучала, то приближаясь, то отдаляясь: как бы укачивая… убаюкивая… Им овладела хмурая и крепкая сила забытья.
Третья глава: Татьяна Ивановна
День начинался прекрасно. Это ночью дождичком слегка побрызгало, зато сейчас вовсю блестело солнышко, и совсем не было жарко. Казалось, мир по-весеннему ожил только сегодня. Выйдя из подъезда и проходя мимо чего-то или кого-то азартно обсуждающих тётушек-соседок, Татьяна на удивление самой себе улыбалась, улыбалась искренне и радостно. С каким-то даже очарованием и умилением. Мир казался ей таким прекрасным и добрым что она невольно им восхищалась. Да; действительно у неё сейчас буквально всё (ну как в сказке!) всё на редкость было хорошо. Наконец наладился поток чулочно-носочного производства; наконец все серьёзные вопросы по организации и эксплуатации нового технического оборудования решены, переоборудованы и запущены в поток, а так же произведены основные кадровые перестановки и распределения. Осталось только работать и увеличивать темпы производства и доходов, а самое главное она начинала хоть чуть-чуть мало-помалу понимать, что сама делает. Сбыт, налажен; уже целая куча заказов. Сырьё поступало бесперебойно, поставщики были верные и держали слово. Теперь всё решало только время и терпение. Наконец она очень скоро уже сможет поощрять хорошо работающих тружеников премиями.
И на семейном фронте у них с супругом всё — просто замечательно! Дети здоровы, ходят в школу и радуют своими отметками. Недавно приобрели, наконец, небольшую дачку. Что ещё надо для полного счастья? Она счастливая поздоровалась с женщинами, которые, увидев её с почтением, слегка поклонились ей и многозначительно улыбаясь, проводили взглядами до самого автомобиля, который уже ожидал её как директора фабрики. Она, молча заранее немного приосанившись, кивнула водителю в ответ на его громкое (по-армейски!) приветствие и поудобнее уселась в кресло не обращая, привыкнув — никакого внимания на угодливую суету водителя. Хлипкого человечка сначала открывшего перед ней дверцу, а следом с заискиванием закрывшего её.
Всё это, как уже полгода для неё стало совершенно привычным и абсолютно банальным. С неожиданным карьерным ростом из обыкновенной работницы с мелкими комсомольскими поручениями —
