— Я никогда не смогу впустить в свои уши твои слова и изменить свое сердце, — сказал он. — Ты думаешь, сердце можно сменить, как набедренную повязку?
— Прими мои поучительные слова, Около. Вождь Изонго и все другие не могут изменить свои сердца только потому, что ты этого хочешь, — говорил Тебеовеи, следя за Около глазами. — Они не могут сменить сердца, как набедренные повязки.
Около сел на кровать.
— Если ты черным закрасишь белое, будет ли это значить, что белого не существует? Просто белое скрыто черным, и, если стереть черное, белое снова увидят все. Это-то я и хочу сделать, стереть черную краску. Сердца наших отцов всегда видели правду. Они говорили правду. Наши сердца были тоже чисты и говорили правду, пока не настало новое время. И все же мы можем каждое утро выметать из наших домов мусор…
— Но груда мусора так огромна, что ты с ней не справишься. Она может засыпать тебя с головой.
— Но мы должны приступить к уборке, даже если сможем выносить этот мусор только корзинами. Вождь Изонго не разрешает мне даже этого.
— Ты прав, Около, но ты же должен понять, что настало новое время. Сердце каждого полно деньгами, автомобилями, бетонными домами. Всюду летят деньги. Если они падают к моим ногам, я наклоняюсь и поднимаю. Если же я отброшу их ногой, меня назовут глупцом и самого отбросят ногой.
— Но я не могу кланяться ради денег. Пусть мои руки связаны. Пусть у меня не будет ни денег, ни друзей, ни одежды, ни дома. Я так хочу.
— Но как же ты думаешь обойтись без всего этого в нашей деревне?
— Разве это еще не вошло в твои уши?
— Что?
— Вождь Изонго повелевает мне покинуть нашу деревню.
— Куда ж ты пойдешь?
— В Сологу. Сердце сказало мне, что там я встречу людей, чье сердце подобно моему.
— Ты так думаешь? — Тебеовеи понимающе усмехнулся. — Я работал там много-много лет. Кажется, я убил в Сологе лет двадцать. Там еще хуже. Подобный тебе не найдет там работы и станет нищим. В Сологе собаки едят собак.
— Куда еще мне идти? Я думаю, что Солога войдет в мое сердце. И разве там будет Изонго?
— Нет. Но подобных ему в Сологе что муравьев.
— Куда мне идти? Я должен покинуть деревню.
— Что ж, я сказал тебе много поучительных слов, но они не вошли в твои уши. Быть может, в тебя войдут поучительные слова цыпленка. Цыпленок сказал, что, когда ты в незнакомом месте, стой на одной ноге, ибо это место может оказаться могилой. — Тебеовеи поднялся со стула. — Да увидим мы завтрашний день, — важно проговорил он.
— Да увидим мы завтрашний день, — ответил Около.
Тебеовеи повернулся и вышел.
Около сидел на кровати. Он сидел на ней и говорил со своим сердцем, пока не зашло солнце. Никто не видит того, что он видит. Тебеовеи считает, что речи Около подобны деньгам, брошенным в реку. Именно так думают все. Но они не видят сердцами, что речи и деньги не одно и то же. Деньги можно утратить раз и навсегда, но слова, поучительные слова, одни и те же во все времена. Многие поучительные слова сегодня так же верны, как много столетий назад. Им можно придавать разный смысл, чтобы приспособить к иным временам, но корень у них один. Он будет всегда говорить правду, хотя — Войенги видит — в эти новые времена нет ничего труднее. Он будет говорить правду, пока ему не зашьют рот иголкой и ниткой…
Так он говорил сердцем и вслушивался в его слова, и вдруг кто-то легко проскользнул в дверь. Против воли тело его напряглось, но, когда он услышал тихий голос, назвавший его по имени, дыханье его коснулось пола. Это была Туэре. Она бесшумно вошла и что-то поставила на стол. Затем она вернулась к двери и, осторожно выглянув, посмотрела вправо и влево. Поискав руками во мраке, она нащупала на земле сорванную дверь и закрыла ею вход в дом Около.
— Где у тебя спички? — спросила она.
— На столе.
Она подошла к столу и нашарила спички.
— А где лампа?
— Тоже там.
Туэре чиркнула спичкой и зажгла лампу. Потом она взяла со стола нож и перерезала веревку, связывавшую руки Около.
— Отчего ты это делаешь? — спросил Около, потирая запястье о запястье. Туэре не открывала рта. Она вернулась к столу и развязала то, что она принесла с собой. Это была глазированная миска. Сняв с нее крышку, она пододвинула миску к Около. Ни улыбка, ни слово не открыли ей рта.
Запах свежеприготовленного ямса и рыбы заставил его почувствовать голод. Ни крошки еды не прошло в его горло со вчерашнего дня, но до сих пор он не знал, что голоден. Он коснулся правой рукой края миски, но тут же отдернул руку. Увидев это, Туэре подошла к тазу, стоявшему в углу, и увидела, что он пуст.
— Я пойду к реке и наберу воды.
Она взяла пустое ведро и быстро двинулась к двери. Не успел Около раскрыть рта, чтоб удержать ее, как она уже выскользнула на улицу. Он подбежал к порогу, но Туэре уже ушла, и поэтому он вернулся к столу и стал смотреть на еду. Он сидел, вдыхая запах ямса и рыбы и перечной подливки. Голод охватывал его все крепче и крепче, и ему казалось, что он ждет уже целый год.
А когда он поднял руку и было коснулся ямса, за спиной раздался шорох. Ощущая вину, он отдернул руку. Туэре вернулась, ее не было каких-нибудь пять минут.
Туэре поставила ведро на пол, затем придвинула таз с водою Около, и он умыл свои руки.
— Почему ты все это делаешь для меня? — спросил Около, умывая руки после еды.
Туэре перебирала пальцами, как будто вопрос Около не вошел в ее уши. Она сидела и перебирала пальцами.
— Моему сердцу было тяжко от мыслей, тяжких, как камни, — вдруг сказала она. Она подняла голову и посмотрела прямо на Около. — Я выгнала из своего сердца все нежные мысли о мужчинах, мысли, какие обычно бывают у женщин. Мысли эти ушли, но в сердце моем радость, та радость, что бывает у человека, которому дали то, что он хочет. И радость эта возросла, когда ты пришел.
Она замолчала. Около смотрел на лампу.
— Я знаю, что это не ответ на твои вопрошающие слова, но я хочу, чтобы ты все знал обо мне и о корне моих поступков, которые удивляют тебя. — Она опять помолчала и уселась на стуле удобнее.
Около смотрел на лампу.
— Я убила много лун, много лет в своей хижине, размышляя о том, что происходит в деревне. Мои ноги не знают порога школы, но Войенги, создавшая все, дала каждому человеку сердце и голову для размышлений. Поэтому убитые в моем доме годы поселили в сердце моем много мыслей, из-за которых я увидела мир по-иному. Если сказать правду, когда меня ославили ведьмой и убрали с пути Старейшин, как дерево, упавшее поперек дороги, мир представал глазам моим как бы сквозь туман харматтана. Сердца Старейшин были полны страхом, ибо они считали, что я собираюсь обратить сердца всех людей против них. Поэтому они убрали меня и считали, что держат в руках весь мир, пока не явился ты. Сначала они не думали об опасности. Да и чего им было бояться! Разве Абади был не на их стороне?
Лучше быть слепой, как я слепа к твоим книгам, чем уехать учиться и вернуться домой с такой головой и сердцем, как этот Абади. Да, он учился во всех больших школах в мире, а остался таким же, как был, и в пустом его сердце есть место только для денег и женщин. Они не могли ожидать, что ты будешь звать белое белым, а черное черным, ибо ты даже ни разу не был в иных странах. Так их сердца думали и даже порой слушались твоих наставлений.
Люди услышали о тебе, и все протянули к тебе руки. И Вождь Изонго увидел в этом опасность.
— Но чего испугался Изонго? — простодушно спросил Около.
