куда ему приказали.
Наша мама часто рассказывала такую притчу: цыганенок чем-то провинился, цыган гонит его через степь и кричит: «Вон из моего дома! Вон из моего дома!» Да еще и кнутом хлещет. Цыганенок бежал-бежал, выбился из сил, упал на землю и в отчаянии спрашивает: «Папа, где же твой дом кончается?»
Кроме нашего дома, Шерстюк часто гостил у нашего родственников деда Сначука, папиного друга дядьки Харитона, маминой мамы — бабушки Марфы и конечно же школьной уборщицы Муси. А для этих животных, где кормят — там и дом. Вот ближним Мусин и оказался.
Молодая, очень красивая девушка Муся кроме уборки в классах и коридоре, топила в школе печи, заведовала библиотекой и ходила проведывать заболевших детей. Утром, если кто не пришел в школу, отправлялась к нему домой. Может, заболел или что случилось? Однажды спасла целую семью. Нехаи, не дождавшись, когда прогорит печь, закрыли вьюшку и угорели. Хорошо, крючок на двери еле держался. Муся этот крючок вырвала и принялась вытаскивать всех на улицу. Еще бы немного, и угорели до смерти.
В другой раз Чухраи набрали из сеялки кукурузы, смололи на ручной мельнице и сварили кашу. И не туда, что эту кукурузу перед посадкой обработали ядом. Муся пришла узнать, почему дети не пришли в школу, а они отравленные по полу ползают. Переполоху было много, но спасли.
Бабушка Марфа говорила, что за это Мусе будет большое счастье в жизни. Вот это счастье в лице дяди Вани вместе с поросенком к ней во двор и явилось. Дядя Ваня сразу влюбился в Мусю и попросил нашу маму, чтобы посватала ему невесту. Перед этим он, конечно, посоветовался со мною и Эдиком, мы все правильно и подсказали. У калмыков-то все делается совсем не так.
Когда отпраздновали свадьбу, и дядя Ваня переселился к Мусе, у Шерстюка настала совсем счастливая жизнь. Воинская часть по-прежнему возила зерно на элеватор, так что еды хватало и Шерстюку, и молоденькой свинке Машке, которую дядя Ваня купил ему в компанию. Зимой Шерстюк по улице бегал мало. Во-первых, холодно, а во вторых, страшно выпускать. Вдруг на кого набросится? Шерстюк все больше походил на дикого кабана, и папа даже советовал отпилить ему клыки. К счастью, в гости приехал папин боевой друг Шерстюк и сказал, что намерен забрать своего тезку домой. К ним поступила заявка на отлов диких свиней, за которых обещают дорого платить. За такие деньги можно купить на базаре уже откормленного кабана.
Так оба Шерстюка от нас на грузовике и уехали. Один в кабине, другой в кузове. Мы с Эдиком даже плакали, а Колька Кукса угостил своего врага куском кукурузной лепешки.
Все были уверены, что на этом история с полудиким кабаном и закончилась, но не тут-то было! Летом молодая свинка принесла дяде Ване и Мусе одиннадцать полосатых, словно колорадские жуки, поросят. Понятно, ни сала, ни мяса от таких зверей не дождешься. На базаре тоже не продашь. Муся ругалась и говорила маме, что этот Шерстюк подсунул им большую свинью, а дядя Ваня выспрашивал у папы адрес боевого друга. Нужно было узнать, не согласится ли он забрать и детей своего тезки?
Кого спросить?
Моя младшая сестричка Аллочка умирала целый день. Она всегда была очень слабенькой. Половина ее жизни пришлась на войну, половина на голод. О том, что она скоро умрет, все знали давно. Но это почему-то не пугало. Когда бабушка Марфа принесла ей кусочек белого хлеба, мы с Инной украли половину и съели. Инна так и сказала:
— Зачем он ей? Все равно скоро умрет.
Но в то же время Аллочка больше всех любила Инну и, когда умирала, все время звала:
— Иня! Иня!
…Наконец, когда в хате уже засветили лампу, бабушка Марфа положила руку Аллочке на покрытую редкими белыми волосиками голову и сказала:
— Ну, слава Богу, кажется, отмучилась. Уже отходит.
Мама и Лида заплакали, а мы с Эдиком подобрались поближе, посмотреть, куда отходит наша сестра? А та вздохнула, в последний раз позвала «Иня!» и затихла навсегда. Худенькая, тоненькая, с мягким словно лен пушком на голове. Такой вспоминают ее сегодня Лида и Инна, такой вспоминаю я…
В тот день у нас в селе было еще двое похорон, поэтому кроме нашей семьи у Аллочкиной могилы никого не было. Ямку забрасывали папа и бабушка Марфа.
После похорон я долго лежал в траве за хатой и смотрел в небо. Было оно высокое и синее. В воздухе серебристыми искрами плыли паутины. И сейчас мне в эту пору тоскливо. Сколько провожаю бабье лето, сколько и прощаюсь с Аллочкой.
Самое обидное, что скоро мы покинули село и на могилу Аллочки больше не попали. Уже взрослым я пытался найти хотя бы кладбище, но его давно распахали под кукурузу.
Помните у Николая Рубцова?
Так ему хоть было, у кого спросить. А у кого спросить мне?
Крестная
У нас в селе у каждого ребенка кроме настоящих родителей были еще и крестные. Они тоже считались каждому из нас папой и мамой, а нашим родителям доводились кумовьями. Крестные приносили нам гостинцы, дарили на день рождения рубашку или штаны, у крестных можно было отсидеться, если устроил дома беду, и тебя разыскивают с хворостиной по всему селу. К крестным в первую очередь несли на Рождество кутью, под окна к ним бегали щедровать и колядовать. Там нас любили, там ждали и всегда были рады.
Моего крестного отца Лёню-летчика-самолетчика, когда я был совсем маленький, сбили над Испанией, и я помню его совсем мало. А вот крестную маму люблю до сих пор вспоминаю похожие на пшеничное перевесло, уложенные венком косы, вышитую крестиком кофточку, теплые и красивые руки. Даже сережки-сердечки в ее ушах, как сейчас, вижу.
Была она, как и родная мама, учительницей. После семи классов их отправили на курсы в Бердянск, затем назначили в наше село учительницами. Обеих звали Галинами, обеим было по шестнадцать, обе были на селе самыми звонкими певуньями и, конечно же, красавицами. Мама очень рано вышла замуж, обзавелась детьми, и никуда ездить не могла, крестную приглашали выступать в ансамбле и даже возили в Полтаву на Сорочинскую ярмарку.
Но больше всего было разговоров, когда моей крестной доверили поднести хлеб-соль приехавшему на пуск Днепрогэса всесоюзному старосте Калинину. От нашего села до Запорожья больше ста километров, и везде сколько угодно красивых девушек, но пригожей моей крестной не нашлось.
Там она и познакомилась с военным летчиком Лёней Бражко. Лёней-летчиком-самолетчиком, как его кликали в нашей семье. Вскоре возле нашего села сел истребитель с большими красными звездами на крыльях и увез крестную под Бердянск, где стояла его воинская часть. Наверно, это было не так уж далеко, потому что они часто гостили у нас, а когда я родился, приехали к нам в гости.
Мать моей крестной баба Сахниха была настоящей ведьмой. Как в сказках, у страшных и злых колдунов обязательно были красавицы дочери, так и у огромной и черной Сахнихи была похожая на принцессу дочь.
