Молчание мужчин. Последнее танго в Париже четверть века спустя

Он звонит в дверь.

Тишина.

Я стараюсь не дышать.

Он снова звонит.

Невозможно оставаться на месте.

Я поднимаюсь.

Он звонит.

Я открываю фарфоровую шкатулку, достаю свернутую салфетку, вдыхаю ее запах, которого уже почти не чувствуется, и она становится влажной от моих слез.

Он звонит.

Я возвращаюсь в маленький альков, опускаюсь на колени и закрываю лицо ладонями.

Он звонит.

Звуки резко отдаются у меня в голове.

Должно быть, он не понимает, что происходит. Впервые он не услышал моих торопливых шагов  к двери.

Он звонит.

Я слышу его голос.

Не помню, называл он раньше меня по имени.

Он стучит в дверь.

Колотит по ней кулаками.

Я встаю, испытывая сильное искушение подойти к двери, но вместо этого направляюсь в ванную с салфеткой в руке, бросаю ее в унитаз и спускаю воду.

Теперь у меня от него больше ничего не осталось.

Я лежу, вытянувшись, на кровати. У меня кружится голова, я хочу, чтобы он обнял меня, хотя бы только затем, чтобы заснуть в его объятиях. Человек, которого я люблю, стоит за дверью, а я ему не открываю. Изо всех сил борюсь с собой. Что же я делаю? Я хочу вернуться назад, засунуть пальцы в горло, выблевать таблетки, умыться, почистить зубы, попудрить нос... Но пока я буду все это делать, он уже уйдет!

Мое дыхание успокаивается, действие снотворного уже началось; оно унесет меня туда, где мне будет не так больно, туда, где исчезнут желания и мечты. Мои глаза закроются, и я уже ничего не увижу.

Я прогоняю его не затем, чтобы сильнее привязать, у меня нет стратегических планов — я прогоняю его, чтобы он больше не возвращался.

Он стучит в дверь костяшками пальцев. Сейчас соседи услышат шум и начнут возмущаться.

Я переворачиваюсь со спины на живот, чтобы заснуть, хотя меня еще не сильно клонит в сон.

Когда спасительная жажда сна придет мне на помощь?

Я закрываю голову двумя подушками — своей и его, на которой он никогда не спал.

Я считаю вслух, но заснуть все не удается. Я колочу ногами по матрасу. Мне хочется исчезнуть.

Не закрывая глаз, я пытаюсь представить себе Поля. Сможет ли он спасти меня?

Смогу ли я любить его достаточно сильно, чтобы забыть Жана?

Сможет ли Поль погрузить меня в такую же безумную мечту?

Умеет ли он произносить слова любви?

Будет ли мое счастье таким большим, чтобы заслонить собой несчастье?

Звонит телефон. Номер в окошке определителя не высвечивается. Повелитель молчания звонит с мобильного. Я не снимаю трубку, и он отсоединяется, не оставив сообщения.

Он повсюду — за дверью и на пленке автоответчика, но, как всегда, ничего не объясняет и не извиняется. Одно лишь молчаливое загадочное присутствие. Но благодаря снотворным таблеткам я тоже могу загадочно молчать.

Я плачу, я рыдаю, слезы меня душат. Таблетки подействовали только на мое тело, но мозг все еще бодрствует, и все мысли — только о нем. Можно подумать, что я выпила цикуту. Это действительно конец — и дело не в одной-двух таблетках снотворного, а в том, что я его больше не увижу. Расставание похоже на смерть, и я буду носить траур по тому, чего я так и не узнала, но могла бы узнать; по тому, что хотела ему сказать и не сказала. По тому, чего он не знает. У меня перехватывает дыхание. Почему он никогда не позволял мне говорить? Как только я пыталась это сделать, он или целовал меня, или уходил. Я должна была попробовать совершить государственный переворот в чувствах — может быть, он втайне надеялся, что я так и сделаю и это освободит меня от власти его молчания. Может быть, он из тех мужчин, которым нравятся непокорные женщины?

Пыталась ли я на самом деле?

— Слишком поздно, — говорю я, мой голос заглушён подушкой.

Я пытаюсь думать о Поле. Я мало его знаю. У него всегда слегка надменный вид, как будто он знает больше остальных, и иногда это меня раздражает. Чего стоит его манера набрасывать куртку на одно плечо, сдвигать солнечные очки на лоб, носить свой портфель так, словно он весит тонну, и, перед тем как уйти, оглядываться на меня с таким видом, словно мы прощаемся навсегда. Я помню, что была им заинтригована, если честно, даже больше чем заинтригована. Однако его возраст меня беспокоит. Я никогда не занималась любовью с мужчинами младше меня.

Жан стучит в дверь.

Я поднимаюсь и медленно иду к двери. Я дура, мазохистка, я отказываюсь признать, что этот человек не любит меня так, как я бы хотела. У меня очередной каприз, я хочу развлекаться, мне нужно время, внимание, слова, комплименты. Я хочу быть любимой и сознавать это.

Жан стучит.

Очень трудно впервые произнести «Нет» — это самоотречение, самоистязание, тяжелая операция, насилие над собой.

Мое тело упорствует, оно не подчиняется мне, не слушает доводов рассудка и само управляет мной. Когда властвует тело, начинается полный хаос; наши тела понимали друг друга, но души находились в вечном противостоянии. Его тело зовет меня, его душа — отталкивает. Он стоит за дверью, но я почти чувствую на ощупь его матовую гладкую кожу, и меня охватывает дрожь. Я встаю с кровати, делаю несколько шагов, останавливаюсь почти рядом с дверью, трогаю ее, глажу и плачу; но его тело сейчас не властвует, а подчиняется, его душа запрещает ему быть заботливым любовником, даже просто любовником.

И с его душой я не могу ничего сделать.

Я бы хотела наполнить фарфоровую шкатулку до краев, хотела бы коллекционировать салфетки «клинекс», полные им, набрать их десять тысяч и больше... Может быть, в другой жизни, в один прекрасный день я бы и собрала десять тысяч... Я бы вдыхала их запах, хранила бы их в специальном сосуде, где бы запах не выветривался, специально достала бы такой в химической лаборатории. Я бы без всякого стеснения объяснила врачам, психиатрам, биологам, что я хочу сохранить сперму моего любовника свежей и влажной, и не хочу, чтобы она высохла и испарилась.

Я скажу, что не собираюсь его шантажировать или отправлять в тюрьму, не собираюсь заиметь таким образом ребенка — мне просто нужна его сперма, чтобы вдыхать ее запах по вечерам, перед тем как ложиться спать, потому что мы, понимаете ли, не спим вместе. Потому что мы не живем вместе, потому что я его тайная любовница, и мне нужно быть осторожной, чтобы это не стало известно.

Жан стучит в дверь.

Я тянусь к нему, я понимаю, что было бы слишком легко погрузить его в молчание, которое он меня заставил испытать на себе.

Но молчание — это не мой стиль.

Я прижимаюсь губами к замочной скважине и произношу без всяких эмоций:

— С меня хватит.

Ответ Жана: молчание.

— Я сплю, — добавляю я.

Молчание.