— Когда это ты стал таким знатоком женщин, Бхадра? Ты вроде бы холостяк.
— Я до сих пор не женился, потому что не женился мой старший брат. Ну и что? Я многое слышал от людей опытных, знающих в женщинах толк..
— Знал бы ты, какая у меня жена! Когда я впервые увидел ее, стрела бога Камы вошла в мое сердце по самое оперение. Она маленькая и стройная, моя девочка. А какая у нее легкая походка! Как позвякивают колокольчики на ее лодыжках!
Каждый вечер она вплетает в волосы цветы, красит ладони хной и сурьмит глаза. Она делает это, чтобы мне понравиться.
Лежа в своем загоне, Девадатта до боли стиснул зубы.
— А как она ладит с моей матерью! Когда я женился, я сразу понял, что песни и сказки — полная ерунда. Ведь в песнях свекровь мучает невестку, а в сказках наоборот. Но все это глупости!
Старший погонщик хмыкнул.
— Это не глупости, мой милый, — наставительно сказал он. — Просто песни поют молодые женщины, а сказки рассказывают старухи. В этом все дело.
Некоторое время Девадатта слышал только звук лопаты, которой перемешивали слоновью еду.
— А коса у моей жены черная, как перец, — сказал молодой погонщик. — Когда она расплетает ее, волосы рассыпаются по плечам. А кожа у нее нежного оливкового цвета…
Бхадра громыхнул котлом, вываливая еду.
— Кожа — это не главное.
— А что главное?
— Колено. Нельзя, чтобы колено было слишком маленьким или большим. Большое колено приносит несчастье и бедность, а маленькое… Знаешь, это будет похуже коротких мочек…
— Не знаю, что ты там говоришь о коленях. У моей жены замечательные колени.
— Не меньшее значение имеет зад, — продолжал старший погонщик. — Задняя часть у женщины должна быть круглой, мясистой и иметь правильную форму…
Девадатта тихонько застонал.
— Жена с таким задом будет приносить удачу, не будь я Бхадра. Однажды — это было в начале весны — я встретил именно такую вдову. Кстати, тебе и не снилась такая… Эта была настоящая женщина, а не какая-нибудь худышка. Она раздевалась передо мной, танцуя! А с каким желанием она раздвигала бедра! А как она стонала, когда я входил в нее!
Скрежеща зубами, Девадатта выскочил из загона. Он накинулся на бездельников, отчаянно бранясь и обещая в следующий раз, когда они забудут обмакнуть модаки в масло, распластать их на земле, как бычьи шкуры, обработать колючей плетью и натереть раны кирпичной крошкой. Вдруг он заметил, что погонщики смотрят на кого-то за его спиной. Девадатта обернулся.
Напротив открытых дверей слоновника стоял невысокий широкоплечий человек. Усы его топорщились, как у тигра.
— Так ты ушел? — У отца презрительно вытянулось лицо. — О, бык-громовержец! Ушел и признал себя побежденным?!
Девадатта мысленно поблагодарил громовержца и других богов за то, что их разговор никто не слышал. Они остались в слоновнике одни — отец отправил погонщиков к котлам. Не было сомнений, что в слоновьей еде будет довольно соли и сахара, шары модаки скатают по всем правилам и в масло тоже не забудут обмакнуть. Отец умел наводить на людей страх, даже не повышая голоса, а уж когда повышал… А еще отец умел узнавать все его тайны. Девадатге никогда не удавалось ничего скрыть.
— Но, отец… Неужели ты хотел, чтобы я…
— Нет! — Амритодана рубанул воздух ладонью. — Никогда не совершай насилие над женщиной. Будь властным, но насилия не совершай. Это противно заповедям кшатрия. Ты помнишь их, я надеюсь?
— Отец…
— Только не лги, что ты их забыл. — Взгляд отца стал колючим. — Твой наставник говорил, у тебя хваткая память.
Девадатта вздохнул.
— Для брахмана главное — мудрость, для вайшьи — достаток, для низкого шудры — удовольствие, а для кшатрия — храбрость и верность долгу, — начал он. — Война — благородное ремесло кшатриев, и ведется она ради захвата коров. Служение кшатрия состоит в защите родной земли, соль которой он ел, а также брахманов, коров и женщин.
— И еще детей, — поправил отец.
— Да, и детей. Кшатрий должен легко гневаться, быть стойким в борьбе, великодушным в победе. Кшатрий не пользуется тем, чего не приобрел своей доблестью. Кшатрий всегда податлив своей ярости. Кшатрий не убивает воина, упавшего с колесницы, и лучника, у которого лопнула тетива. Кшатрий не дерется чужим мечом. Кшатрий на коне не сражается с кшатрием на колеснице. В предсмертных корчах кшатрий цепляется за родную землю…
Начальник слоновника смотрел на Девадатту и думал о том, что его сын спит, спит беспробудным сном. И не его ли, отца, это вина? Может, он слишком долго удерживал Девадатту подле себя? Слишком часто направлял его и помогал ему?
— Довольно, — сказал Амритодана. — Все эти заповеди можно выразить короче: «Кто терпелив и безгневен, тот не кшатрий и не мужчина». Или так: «Только мышь складывает лапки».
Девадатта криво усмехнулся.
— Тебе легко говорить, отец. Эта танцовщица шуршание ящерицы в восточной половине дома слушает, а не меня.
— И ты будешь изображать муки человека, ужаленного змеею? Ты же кшатрий, Девадатта! Разве не ты побеждал в городских состязаниях? А кто был лучшим в игре «слоны и охотники»?
Девадатта против воли улыбнулся. Эту игру в Бенаресе особенно любили, и толпы людей наблюдали за ней в дни городских праздников. Соревнование проводилось перед дворцом раджи, на площадке, поделенной чертой на две равные части. Часть юношей раздевалась донага — они были «слонами». Другие, в повязках на бедрах — «охотниками». Под глухой рокот барабанов противники бросались друг на друга. Целью «слонов» было толчками свалить «охотников» на землю, «охотники» же старались затащить «слонов» на свою половину площадки. Как «слон», которого заставили пересечь черту, так и поваленный на землю «охотник» выбывал из игры и присоединялся к зрителям. Те вовсю подбадривали игроков, приветствуя удачные действия хлопками и возгласами. В день состязаний, счастливый для Девадатты, ибо именно тогда Амбапали обратила на него благосклонный взор, он был «слоном». Девадатта один остался в игре, когда все его товарищи уже побывали за чертой. Против него было четверо «охотников», и Девадатта летал по площадке, ускользая от их рук Улучив мгновение, он свалил одного из противников ударом локтя. Это был запрещенный прием, но зрители были за Девадатту, и незадачливый «охотник» покинул площадку. Еще одного юноша одолел хитростью, внезапно бросившись ему в ноги. Остались двое, и он под восхищенный рев расправился с ними: первому заплел ноги, а второго ловко бросил через себя, поймав за правую руку.
— А как бы ты поступил, отец?
— Я бы огляделся по сторонам — в Бенаресе немало красивых женщин. Но если бы мне нужна была эта танцовщица, я бы добился ее.
— А если бы она любила твоего брата?
— Я бы постарался понять, за что она любит его, и превзошел его в этом.
— А если бы не смог?
— Все равно я бы не сдался. Как-то мы с Шуддходаной столкнулись… Это было из-за Виджая. Брат не хотел, чтобы я уходил, ведь враг бежал от меня, как скот, почуявший льва. Двадцать лет назад, Девадатта, твой отец одним ударом перерубал слоновый бивень и по самую рукоять вгонял в землю меч! Но Шуддходана не мог изменить слову кшатрия и послать радже Бенареса другого слона, это стало бы для него позором. Мы стояли друг против друга, и он первым отвел глаза. Потом он послал ко мне нашего младшего брата, Дхоту, но я был неумолим. А теперь… Теперь я служу Бенаресу, хотя здешний раджа больше разбирается в гимнах и праздниках, чем в расстановке войска перед сражением. Но я ни о чем не жалею…
