несколько раз присаживался и отдыхал. Наконец показалось святилище, окруженное банановыми деревьями, и столб Индры на перекрестке дорог. Девадатта увидел впереди десяток черных как смоль фигур — они хлопотали вокруг тела, распростертого на дороге. Это были ванавасины, темнокожие жители леса, не знавшие ни арийских богов, ни обряда сожжения тел. Девадатта не раз встречал дикарей на пути в Раджагриху, и они всегда отходили в сторону, понимая, что их следы оскверняют дорогу, по которой шествует рожденный дважды. В главный город магадхов ванавасины входили только через южные ворота: указом Бимбисары им был отведен для торговли особый квартал.
«Так даже лучше, — подумал Девадатта. — Они предадут его тело земле».
Два дня он провел в Раджагрихе, отдыхая в доме цирюльника Упали. Это был нескладный человек с широким плоским лицом, спокойный, простодушный и очень медлительный. Девадатта знал его с той поры, когда Сиддхарта произносил проповеди возле тюрьмы. Упали искренне восхищался учением о желаниях, но природная нерешительность помешала ему вступить в ряды аскетов. Зато теперь он пригодился: Девадатта явился к нему усталый, запыленный, с рассказом о том, как разбойники побили его, порвали дхоти и отобрали чашу для подаяний.
Хозяин оказался человеком гостеприимным, и юноша утолил голод и хорошо выспался, несмотря на жару. Упали обрил ему голову; на деньги, одолженные цирюльником, Девадатта купил кожаные сандалии, бритву и пару одежд, окрашенных охрой. Облачившись в темно-красное (это был кшатрийский цвет), он почувствовал себя готовым к новым свершениям.
В Велуване все было тихо. Под деревьями спали отшельники, и возле каждого лежали четки, сито из овечьих волос и чашка для подаяний из половинки кокоса. Внезапно Девадатта услышал говор и смех. Голоса показались ему знакомыми. Ну, разумеется! Это могли быть только они.
Девадатта свернул с дорожки и направился к сливовым деревьям. Яса, Кокалика, Кимбила и еще несколько юношей весело болтали и смеялись. Он обрушился на них внезапно, как божество смертного часа.
— Что за смех, что за радость, когда мир пребывает в огне?! — грозно вопросил он. — Покрытые тьмой, почему вы не ищете света?
Утром все собрались перед бамбуковой хижиной.
Он знал — так и будет. Два дня они ждали Сиддхарту и томились, гадая, куда тот исчез, а потом Яса и Кокалика рассказали о ночном появлении брата Совершенного под сливовыми деревьями. Он понимал, что отшельники — и молодые, и старые — растеряны и недоумевают. И он нарочно долго не выходил, а когда почувствовал, что напряжение за пределами хижины достигло высшей точки, показался на пороге в своем багряном одеянии, с обритой головой и обнаженным правым плечом. Солнце плеснуло светом в его волчьи зрачки.
— Возрадуйтесь, отшельники Велуваны!.. — Девадатта взмахом руки заставил голоса умолкнуть. — Возрадуйтесь, и пусть не удивляют вас праздничные одежды, в которые я облачен… Возрадуйтесь, ибо пришел день, которого мы ждали. Великий день, равного которому не было за последнюю тысячу лет, за всю кальпу…
— Где Сиддхарта? — громко спросили его.
— Сиддхарта? — яростно повторил он. — Как смеете вы произносить это имя? Может быть, это имя вашего друга, с которым вы вчера хихикали под сливовым деревом, словно мартышки? Или это имя вашего брата, вашего любимого брата, который единственный из людей прошел путь, неведомый даже бессмертным богам?
Стало совсем тихо.
— Нет, не Сиддхартой следует вам называть Его, отшельники Велуваны!.. Не Сиддхартой следует вам называть Совершенного, Просветленного и Торжествующего, Архата, уничтожившего привязанность к бытию, Господина, навеки разорвавшего цепи сансары!
Он ронял слова в толпу, словно бросал в трясину тяжелые камни.
— Знайте, шраманы Велуваны: вчера, на исходе дня наш учитель ушел в нирвану… Я был с ним все это время, я дышал с ним одним воздухом, я до последнего мгновения ощущал аромат его божественного дыхания…
— Он умер? — вскрикнул кто-то.
Девадатта обвел глазами настороженную толпу.
— Умер? Нечестивцы! Как могли вы подумать так о человеке, свободном от страстей, устранившем препятствия, разорвавшем ремень, плеть и цепь с уздой, в ком угасла радость существования? Как могли вы подумать так о великом Господине, который освещал наш мир, как луна, освободившаяся от облака? Нет, отшельники Велуваны, он не умер! Вчера утром мы ушли в джунгли; мы набрели на лесной ручей, с зарослью бананов у самой воды. «Здесь, — сказал мне брат, — здесь, на берегу этого ручья я достигну просветления, здесь достигну освобождения от ассав, здесь стряхну с себя остаток земного срока». Вода в ручье была мутной, и утки, крякая, описывали в ней круги, но когда брат совершил омовение, вода стала чистой, как слеза богини Адити, благодаря его дивной силе. Затем он лег под цветущим деревом сал на правый бок, а с веток посыпались лепестки и покрыли его тело…
Толпа внимала ему, она впитывала каждое его слово.
— Я обмахивал его банановым листом; я видел, как Сиддхарта углубился в созерцание, как вошел в первую, вторую, третью и четвертую дхьяны сознания, как достиг пяти степеней достижений и оказался на уровне прекращения страданий и чувства. Затем Сиддхарта прошел обратно через все ступени к первой дхьяне. В это мгновение земля содрогнулась, прогремел гром, и с неба посыпались божественные цветы мандарава и сандаловый порошок. В страхе и благоговейном ужасе смотрел я перед собой, заламывая руки, ибо под деревом сал уже не было моего Господина! И тут с небес послышался голос Брахмы: «Не ищи его на земле, Девадатта, ибо твой брат ушел в нирвану, достигнув конечного освобождения от ассав».
Он помолчал.
— Пусть моя голова разлетится на тысячу кусков, если я хоть что-то утаил от вас. Ибо вчера мне дано было увидеть Великую Славу моего Царственного Брата, ушедшего в нирвану и указавшего всем нам Путь к освобождению от сансары…
О, они были потрясены и напуганы, эти глупцы, эти слепые ничтожества, эти существа, подобные мусору! Они уже верили ему, но Девадатта заметил недобрые огоньки в глазах Моггаланы и двух его друзей, бывших атхарванов. Он знал, о чем они думают. И он продолжал:
— Перед тем как уйти в нирвану, мой брат Сиддхарта преподал мне наставление. Он рассказал, как следует теперь жить нам, его общине. Возрадуйтесь, отшельники Велуваны! Ибо из двух сотен учеников Сиддхарты нет ни единого, кто сомневается в Пути или Способе. Даже самый последний из двухсот вошел в Поток, не подвержен возрождению в страдающем состоянии, и каждому в свое время суждено просветление. «Но один из учеников, — сказал мой брат, — не только вступил в Поток и разрушил трое оков, каковы сомнение, вера в постоянную самость и добрые дела, но и обрел правильное стремление и скоро достигнет архатства… Он давно уже стал моим спутником, давно связан со мною узами дружбы, давно накопил в себе силу иддхи и именно он возглавит мою общину, когда я уйду к вершинам блаженства…» Вы спрашиваете, кто этот человек? Он здесь, среди вас… Его имя Моггалана!
Ход был недурен. Моггалана, уже собравшийся прервать эту напыщенную речь, замер, как олень, пораженный стрелой. Лицо бывшего атхарвана потемнело от удовольствия и стало похожим на перезревший финик.
— Сиддхарта отказался от трона, он бежал от роскоши, избегая всяких бесед с правителями, — продолжал Девадатта. — Однако, перед уходом в нирвану, сердце Господина исполнилось сострадания. Сиддхарта пожелал, чтобы его учение, подобно аромату большого лотоса, распространилось повсюду. Теперь оно должно быть проповедано всем людям долины, от последнего шудры до могучего раджи. Господин сожалел, что, основав первую общину в Джетаване, он не обратил свое милостивое внимание ни на раджу Прасенаджита, ни на царевича Видудабху… Мы должны подарить слово Сиддхарты всем людям Арьяварты, но первым, согласно его пожеланию, учение услышит раджа Кошалы. Каждый из вас волен теперь решать — останется ли он в роще или двинется со мною в Шравасти… О, отшельники Велуваны! Нас ждут великие свершения, и каждому найдется дело. Последние слова моего великого брата были такие: «Подвержены распаду сложные вещи, так что усердствуйте».
