для омовения ног появилась без промедления, а сама рабыня тотчас исчезла.
Сняв сандалии, Девадатта опустил ступни в воду. На пальцах у него были ровные ногти медного цвета.
— Ты не похож на отшельника, — сказала Амбапали, с удивлением разглядывая гостя. — У тебя ухоженные ноги и дорогие сандалии. И от тебя пахнет камфарными духами!
Девадатта бросил на нее веселый взгляд.
— Могут ли камфарные духи и сандалии повредить тому, кто пересек поток, кто освободился от сомнений, кто достиг высшего блага и уже не имеет дома?
— Ты не имеешь дома?
— Я говорю о другом доме, Амбапали. Дом из бамбука у меня есть. И не один. А скоро у меня будут и каменные дома.
Попугай Джина отчего-то забеспокоился, и она набросила на клетку шелковое покрывало.
— У тебя будут дома в Бенаресе? Говорят, там происходит что-то ужасное. Перед отъездом я слышала, будто раджа собирается забрать казну и бежать.
— Забудь о радже, Амбапали. В Бенаресе все как нельзя лучше.
— А чем ты теперь занят?
— Я раскручиваю колесо Учения.
— Вот как? Но еще недавно, я слышала, ты был учеником Сиддхарты?
— Твои сведения устарели. Теперь я создаю большой монашеский союз, сангху… Кстати, этот союз — не только для мужчин. В нем будут и женские общины. О, у меня большие планы! Наше учение должно победить во всех полуденных странах.
«Неужели это он? — с волнением думала Амбапали. — Тот юноша, что когда-то приходил ко мне и болтал о слонах?»
— У тебя хватит силы и мудрости, Девадатта?
Отшельник поморщился.
— Теперь меня называют Гаутамой Шакьямуни. Сила моя — в чреслах, а мудрость — в созерцании просветления.
Почему-то Амбапали вспомнился давний сон, что преследовал ее еще в Бенаресе. Тогда она тоже видела слона, но тот слон был страшный, с клочьями желтой пены на смертоносных клыках. Спасения от него нигде не было: слон превращался то в жеребца, то в огромную змею, то в тигра…
— Ты достиг просветления? Неужели?
— Однажды я оказался в джунглях, на берегу ручья… Я пустил чашу по воде со словами: «Если мне суждено достичь просветления, пусть эта чаша поплывет вверх по течению; если же нет — пусть она поплывет вниз по течению». Чаша доплыла до середины ручья и закружилась в водовороте. И тогда я сказал себе: «Кожа, жилы и кости могут иссохнуть. Моя плоть высохнет, высохнет кровь, высохнут желчь и слизь, но, не достигнув просветления, я не сойду с этого места». Я сел под смоковницей и погрузился в медитацию. Медленно длилось созревание достоинств; через круг многих рождений тек поток моего сознания. И вот я достиг уничтожения ассав, устранил препятствия, сбросил бремя, разорвал ремень, плеть и цепь с уздой. Так я стал буддой, полностью просветленным.
Слушая его, Амбапали не знала, что и подумать; все это было слишком странно, слишком внезапно и никак не укладывалось в голове. Она видела, что с ним и вправду произошло нечто значительное, изменившее его даже внешне. А еще от него исходило ощущение силы.
— Но зачем ты пришел ко мне?
— Ты забыла, что мы хотели увидеться?
Танцовщица покраснела и потупилась. Потом она украдкой посмотрела на свое отражение в зеркале, — да, она по-прежнему мила и изящна. Особенно хороши глаза с немного загнутыми ресницами, подкрашенными сурьмой.
— Я не забыла, но…
— Ты мне не рада?
— Нет, рада, но ты теперь так не похож на себя прежнего… Все-таки я решительно не понимаю, зачем…
— О, бык-громовержец! Неужели ты не догадываешься, зачем я пришел?
Амбапали несколько раз моргнула.
— Догадываюсь, — сказала она, слегка запинаясь. — Просто я немного удивлена. Ведь ты говоришь, что стал буддой. Неужели просветленному отшельнику…
— Просветленному можно все, — отрезал Девадатта. — Кто достиг освобождения и покоя, кто стряхнул с себя грязь, как серебряных дел мастер — с серебра, кто знает правый путь и ложный путь — тому не повредит уже ничего. Только жаждущие достигнуть должны быть твердыми в своем воздержании и постоянстве. У достигших нет постоянства, они свободны от воздержания; грязь не пристает к их лотосовым стопам.
— А твой брат? Где он сейчас? В Велуване?
— Забудь о нем. Община подчиняется мне и моему ученику Моггалане.
Девадатта подсел ближе. Его глаза, один из которых был серым, а другой — карим, властно смотрели на нее. Ей стало не по себе; она чувствовала, что цепенеет, и тут в покои вошла рабыня. Никогда еще Амбапали так не радовалась этой толстухе.
— Подавай ужин, Чинча, да поскорее! — приказала она.
Девадатта лукавил — чего-чего, а покоя он не достиг. Напротив, ему часто бывало не по себе. После путешествия вне тела он все сильнее ощущал ток живой силы, не похожей на энергию иддхи. Сила нисходила в область пупа, и его тело начинало жить в новом, неизведанном ритме. Эту живую силу нельзя было описать словами, она появлялась сама, возникая из ниоткуда. Сначала был толчок, потом этот толчок обретал более ощутимую плотность и в него вселялось некое существо. Это существо двигалось, обладало массой и могло свободно перемещаться, как жидкость, как живая субстанция. Он словно бы делил власть над телом с неким духом. Благодаря этому духу ему удавалось узнавать чужие мысли и даже предугадывать некоторые события. Он видел нечто вроде радуги над головами людей и легко догадывался, что они замышляют. Дух давал крепость, силу и невидимые доспехи, но порой его движения становились чересчур мощными, они сгибали тело Девадатты, снова выпрямляли его, тянули к земле и едва не подбрасывали в воздух. Это походило на жестокий припадок, и в такие минуты он вынужден был прятаться от учеников. Девадатта не мог противостоять наступлению припадка и всякий раз испытывал страх.
Служанка поставила перед ним приправу из растертого корня куркумы, паприки, имбиря и черного перца; тут же были лепешки, овощи, фасоль, молоко и рис на свежевымытых банановых листьях. Но Девадатта был не голоден. Он скатывал из риса маленькие комочки и выкладывал их обратно на лист банана.
— А что происходит с душой после смерти? — спросила Амбапали. — Просветленные должны это знать.
— Да, но почему ты решила, что у тебя есть душа? Разве можно говорить о том, что непостоянно, мучительно, подвержено переменам, «это моя душа»?
— Ты учишь, что души нет?
— Некоторые говорят: отшельник Шакьямуни учит, что души не существует. Другие говорят: отшельник Шакьямуни учит, что душа существует. Но отшельник Шакьямуни не учит ни тому, ни другому. Он учит освобождению от сансары.
— И как же достичь его?
— Кто смотрит на жизнь, как на мираж, того не увидит Царь Смерти. Нужно стать выше добра и зла; нужно воспитать в себе равнодушие к радости и отвращению; нужно понять, что мир — это только иллюзия, а другие люди — лишь пузыри на поверхности Ганги. Старые представления о том, что должно и что не должно, в чем зло, а в чем благо, — все это следует отсечь, как отсекают от дерева больные побеги.
— А как жили люди в начале кальпы? Кто совершил первое зло? Что заставляет душу переселяться?
