туземного населения Ситхи, описанием входов на рейд и собиранием материалов об экономическом состоянии края.
И в дальнейшем юноша не перестает зорко наблюдать за всем, что встречается на его пути. В Канайских угольных копях он поражается и негодует по поводу каторжных условий труда рудокопов и нищенского заработка их; на Кадьяке задумывается над судьбой алеутов, занимающихся с риском для жизни охотой на морского зверя ради жалких грошей, выплачиваемых им Российско-Американской компанией.
Подъезжая к Аяну, Макаров испытал еще неизведанное им удовольствие. Капитан пассажирского парохода «Александр II», на котором Макаров совершал свое путешествие, разрешил ему стоять четвертую вахту. Это привело юного кадета в восторг. «На «Богатыре» я стоял подвахтенным на баке, — записывал он в дневнике, — и ночью трудно было отстоять, а на «Александре», ходя ночью по палубе полным командиром и посматривая то на компас, то на паруса и переставляя их по усмотрению, время проходило почти незаметно».
Когда-то Суворов восклицал:
«Я никогда не устану повторять, что кто годится на первую роль, непригоден для второй».
Макаров мог бы повторить эти слова. С юных лет он поставил себе задачей стать на корабле полным хозяином, чтобы иметь возможность осуществить возникавшие в его мозгу планы улучшений и преобразований, во всеоружии встречать бури и вражеские корабли.
В октябре Степан Макаров вернулся в Николаевск-на-Амуре. Из поступления в Петербургский корпус ничего не вышло, и он снова оказался в стенах того же морского училища. Но положение его теперь изменилось: ему поручили заниматься с воспитанниками младших отделений, а вскоре назначили фельдфебелем всего училища. Эта должность давала ее обладателю большую дисциплинарную власть и в то же время неизбежно доставляла массу неприятностей, так как всегдашняя любовь к порядку и дисциплине побуждала его к решительной борьбе с сорванцами.
Макаров в этот период много и напряженно работал. Большую помощь оказывал ему преподаватель истории и географии К. Якимов: он давал ему бесплатно частные уроки, снабжал в неограниченном количестве книгами из офицерской библиотеки, которой заведывал, вообще был внимательным наставником и добрым другом.
Одна книга особенно понравилась Степану Макарову. То была «Семейная хроника» Аксакова.
«Увлекаюсь этой книгой, — записывал он в дневнике, — и нахожу много общего: также не нахожу среди товарищей друга. Как тот находил покровительство одного из наставников, так и я был постоянно любим учителями, за что товарищи чрезвычайно меня ненавидели и даже, чтобы очернить меня в глазах друг друга, они выдумывали, как будто я пересказывал все директору».
Как все твердые и принципиальные люди, Макаров, если он был убежден в своей правоте, следовал только велениям собственной совести и разума. В зрелом возрасте он часто становился в оппозицию высшему начальству, заслужив у него репутацию демократа и вольнодумца. В юности же он казался наиболее бесшабашным кадетам чересчур ревностным и примерным учеником. В обоих случаях он шел своей дорогой, не смущаясь распространяемыми о нем слухами.
В эти месяцы Макаров окончательно превратился в моряка: не формально, а внутренне убедившись во всепоглощающей силе своей склонности к морскому делу. Многообразные впечатления дальнего плавания отслаивались теперь в его сознании. В перспективе все становилось яснее. Он понял, что не может уже жить без моря. Самые трудности морской службы казались ему заманчивыми. Вспоминая в один декабрьский бурный вечер, каково бывает в такую погоду на корабле, он пишет:
«Нужно простоять четыре часа на мостике, не сводя глаз с парусов, которые грозят или сломать рангоут или самим разорваться. Волны, ударяясь о борт, разбиваются и окатывают вас с ног до головы. Ну, как тут не пожалеть такого страдальца, подумает другой. А вот и нет — удовольствие в свежую погоду может испытать только моряк, когда, сдавши вахту другому, спускается вниз, снимает с себя мокрое платье, надевает сухое и обогревшись ложится на койку, где с полным спокойствием скоро засыпает».
И вот, наконец, закончилась учеба в надоевшем Новониколаевском училище.
В апреле 1865 года состоялись выпускные экзамены. Макарова экзаменовали основательно: например, по астрономии его спрашивали почти полтора часа. Он окончил с наилучшими из всего выпуска отметками по геометрии, прямолинейной тригонометрии, навигации, астрономии и по поведению — 12 баллов, по восьми предметам — 11 баллов, по трем предметам — 10 баллов и только по двум — ниже 10 баллов. Следующий по успехам воспитанник получил в среднем 7,3 балла, т. е. гораздо меньше Макарова.
Макаров был представлен к производству не в кондукторы флотских штурманов, а сразу в корабельные гардемарины.
Началась морская служба.
Молодой Макаров попрежнему был ревностен в работе и попрежнему олицетворял собой дисциплину. Случилось как-то, что старший офицер несправедливо разнес его. Он был горько обижен, так как сознавал незаслуженность выговора, но даже наедине с самим собой всецело остается в рамках дисциплины, и в его дневнике появляется характерная запись: «Что же делать, не спорить же с начальством».
А когда однажды Макарова посадили на салинг за то, что во время его дежурства, в качестве старшего на фор-марсе, у марсового матроса случилось упущение, он нашел наказание вполне обоснованным и в своем дневнике одобрил начальника за строгость.
В ноябре того же года Макаров был назначен на флагманский корвет. Его добросовестное отношение к морской службе обеспечивало ему симпатии командиров. Командир корвета Лунд предложил молодому гардемарину столоваться у него. Макаров, чуждый чувства зависти и очень хорошо отзывавшийся о всех тех, кто заслуживал этого в его глазах, посвятил в дневнике запись Лунду. Эта запись свидетельствует, что он уже в молодые свои годы умел критиски разбираться в характерах и взаимоотношениях людей, а также — что его мнение о людях отнюдь не определялось их отношением к нему. «Несмотря на мое уважение к нему (Лунду. —
Макаров рано начал задумываться над психологической основой уменья управлять людьми, столь важного для командира.
В обращении с товарищами он был неизменно корректен и ровен, не переносил фамильярностей и к тому же был очень обидчив — черта, мало способствовавшая его дружбе с развязными младшими офицерами.
Однако в этом образцовом, всегда подтянутом гадемарине билось горячее сердце и бродили юношеские мечты и чувства. «Фантазия у меня всегда была игривая, — записывает он в дневнике, — еще маленький я всегда любил сидеть где-нибудь в углу не примеченный и возводить умом разные хрустальные замки, воображая себя сильным и ловким, преодолевающим разные трудности».
Действительность не благоприятствовала, однако, розовым мечтам. Друзей Макаров не находил себе С отцом он все более расходится, мачеха никогда не была близка ему, вся бытовая обстановка Николаевска противна и чужда. У молодого гардемарина иногда появляются даже мысли о самоубийстве. Ему хочется живого, настоящего дела, большой, целеустремленной борьбы, в которой потонули бы маленькие неудачи и уколы самолюбия, которой можно было бы отдать себя всего без остатка.
«Желал бы, чтобы была война, — восклицает он в дневнике, — только поскорее, пока я еще не обабился, а теперь, пока кровь кипит, кажется ничего бы не боялся».
Макаров был очень скромен и целомудрен в обращении с женщинами, но кипящая молодая кровь звала его не только к борьбе, но и к любви. «…Я понимаю Нельсона, который после Абукирского сражения запятнал себя страстью, не подобающею герою», — писал он. И потом: «Нет ничего легче, как увлечься хорошенькою и умною девушкой». Он мечтает о девушке-друге, и оттого, что мечты долго не сбываются, возникает ощущение одиночества, какой-то смутной тоски. Часто мысли его возвращаются к Кэт Сельфридж, которая «и теперь представляется мне чем-то неземным».
Энергичной деятельностью Макаров хочет заглушить внутреннюю неудовлетворенность. Главный вопрос для него теперь — пройдет ли его производство в корабельные гардемарины? Надо отдать должное начальникам Макарова: они сделали все, что могли.
«Прося ходатайства вашего превосходительства о Макарове, — писал один из них, — я со своей стороны осмеливаюсь уверить, что Макаров будет одним из лучших морских офицеров молодого поколения,
