Тагиев нашел хороший образ, который потом использовал в суде:
— В паспорте автомобиля записана скорость 150 км в час. Так это не значит, что он круглые сутки может ехать с этой скоростью – перекрестки, заторы, заправки и т. п.
Колесов ввел терминологию: 50 кубов – это номинальная производительность, а эксплуатационную предложил определить Тагиеву.
— Да это вообще невозможно определить, все зависит от конкретных условий…
В конце концов остановились на некоторой цифре порядка 12 кубов в час. На ее основе Колесов подсчитал тот объем песка, который можно было реально добыть, и сравнил с фактическим объемом, указанным в иске Левитина. Пересчитали убытки с учетом всех факторов, получили ноль.
Берман работает допоздна, до 11–12 вечера, правда, на работу приходит после двух часов дня (сова). Посмотрев его расчеты, он позвонил в 23 часа и заорал в трубку:
— Что ж вы там, не можете с заводчанами справиться, заставить их писать правильные цифры в паспорте?
Колесов промолчал. На следующее утро Берман извинился.
Вторую нелепицу с цифрами он выявил почти случайно.
— Какая же была дырка в корпусе, из-за которой земснаряд затонул? — спрашивал он заводчан.
— Да дырка была небольшая, сантиметра два в диаметре.
— А где?
— В центре, под навесным щитком, поэтому ее на заводе не обнаружили.
— Так почему затонул, как туда вода попадала?
— Ну там брызги, волны…
— Какие волны на водоеме?!
Попросил ведущего конструктора подсчитать время затопления земснаряда. Получилось 18 часов, если дырка все это время в воде. А для этого нужно наклонить земснаряд на 20–25 градусов. А для этого, соответственно, нужно на корму поставить груз весом 500 кг (полтонны)!
Все расчеты оформили весьма солидно, с формулами, графиками. Заседания суда, как обычно, переносились, Левитин успел подготовиться, получил из московской фирмы с громким названием опровержение перерасчетов по производительности (потратился, небось). С расчетами по затоплению он поступил просто, заявив на суде:
— Это все филькина грамота.
В эту кампанию Паша стал названивать Колесову по домашнему телефону и объяснять пагубность его поведения, грозящего неприятными последствиями. В прошлом году он часто звонил Бондареву, и тот с удовольствием, по часу, развлекался с ним демагогией. Колесову такие разговоры были неинтересны, тем более что по вечерам он смотрит детективы, и он вешал трубку. Чтобы не отключать телефон, с ним стала разговаривать жена. Сочувствовала – ну что ж делать, так получается. Поддакивала – да, я понимаю, но он делает все только по закону, нет, он не полковник. После десятка сеансов Паша отстал.
В экономическом журнале появилась статья о защите прав потребителей. Рассказывалось, как «высококвалифицированный юрист Левитин» отстоял в суде попранные права покупателя яхты, приобретенной за 10 тысяч долларов у Приморского завода. Сумма претензии – 130 тысяч долларов. Жуткие подробности – покупатель Левитин чуть не утонул. Правда, яхту топить не стал.
Автор высоко оценил деятельность защитников прав потребителей. Очевидно, для развлечения читателей привел пример со старичком-юристом, зарабатывающем до 10 тысяч долларов в месяц на достоинствах нового закона. Старичок ходит по магазинам, выискивает товар с малейшим дефектом – помятая упаковка, нечеткие записи кода, срока годности, покупает, берет чек и – в суд. Пролетарий умственного труда. Интеллектуальный бизнес.
Позднее стало известно, что покупателю яхты ничего не обрыбилось.
На суде Берман выступал хорошо, то есть недоступно для понимания и восприятия обычной российской женщиной-судьей. Ее взор источал благодушие, техника и экономика скользили мимо ее сознания. А налицо был назойливый рыжий Берман с потоком умных слов, подходивший прямо к ней со спины (нарушение судебного этикета) показать очень важные строчки в документах, и обиженный, разоренный Левитин – простой и понятный. И говорит он от души, например, осудил назначение на должность управляющего заводом человека преклонного возраста. Колесов удачно не расслышал, иначе бы завелся на что-то резкое.
Тагиев выступил на суде с блестящей речью. Для начала он отделил себя от обеих сторон, участвующих в процессе – от Левитина и от специалистов антибанкротной фирмы:
— Я старейший работник завода и выступаю от имени завода!
Специалисты встрепенулись – а мы от кого и за кого?.
Затем Тагиев торжественно и ласково обратился к Левитину:
— Павел Ильич, вы мне друг, но истина дороже.
Ну да, пришли в суд два друга и выясняют какие-то небольшие недоразумения. Дальше он хорошо обыграл образ с автомобилем, который не может весь день колесить по 150 км в час (для сравнения с земснарядом), пытался отмести претензии к заводу более горячо и выспренне, чем Берман, не утруждая себя и судью цифрами и расчетами. Долго и с пафосом – на любимую тему – о трудовом коллективе, который ждет, не дождется конца этой «бодяги».
Судья поступила по древней традиции – приняла соломоново решение: признать часть суммы ущерба – примерно одну треть. Обеим сторонам трудно возражать. А балуевский народ к этому времени уже несколько изнемог («караул устал»). К тому же он был занят на сложных делах по большим, хорошо оплачиваемым объектам. Прошел месяц – не стали подавать апелляцию. Оставался еще один месяц для кассации.
К делу подключился энтузиаст из сотрудничавшей с заводом фирмы – у него два высших образования – юридическое и экономическое. Пролопатив за пару ночей всю кучу документов, он наше одно маленькое, но убийственное для Паши обстоятельство – отсутствие преемственности между двумя фирмами Левитина, одна из которых покупала земснаряд, а другая предъявляла претензии через суд. Энтузиаст нашел документы с датами их одновременного существования. Суд за полчаса рассмотрел кассацию и отменил решение о признании долга. После полутора лет совместной, интересной работы с Пашей Левитиным они расстались с ним – враз и навсегда.
Как продать завод? Завод можно продавать (наконец-то). Завод нужно продавать (пока совсем не развалился). И – завод никак не продать! Теперь кутерьма вылезала из недр управленческой системы.
Подготовили все документы для продажи, передали в местный фонд имущества. Поскольку завод – федеральная собственность, фонд составил текст объявления о продаже и оправил в Москву, в российский фонд, который и должен опубликовать его в печати. Но там еще оставалось эхо от произведенного Пашей шума насчет слишком малой начальной цены продажи. Удвоили начальную цену и сообщили в Москву. Там стали думать. Несколько месяцев.
По сравнению с прежней советской управленческая система явно усовершенствовалась. Известные методы – бомбардировка письмами во все правительственные инстанции (министерства, управления) — не действовали. На них просто не отвечали. Правда, были телефонные запросы на справки по заводу. И дальше – молчание. Вроде бы кто-то кого-то должен был попросить… Но «просить» означает принятие на себя будущих обязательств (так поясняли) — в виде будущих ответных услуг или просто в натуре. Такого желания ни у кого из причастных к делу не было, и поэтому дело просто лежало, никуда не двигалось.
Год назад определился покупатель – три товарища из Норильска во главе с тем самым энтузиастом, который забил последний гвоздь в крышку дела Левитина. Они купили квартиры в городке под Питером, делали хороший бизнес на своих старых связях в снабжении и сбыте. Колесов свел их со своим директором Балуевым, договорились – будут покупать завод. Условия не уточняли, отложили до конца войны с Левитиным.
«Тройка» работала по-прежнему, то есть без надежды на успех. Начальник управления по банкротству, которому Колесов в очередной раз жаловался: «все плохо, банковский счет блокируют, предоплату не получить», посоветовал то, что он и сам хорошо знал, но не решался сделать – открыть фирму для проведения окольных финансовых расчетов. Не делал еще и потому, что чувствовал: в его
