— Здравствуйте, касатки, — ласково приветствовала их Елизавета Петровна.
— Здравствуй, матушка, ваше высочество, солнышко наше красное! — хором откликнулись девки.
— Чай, заждались меня? Вот на сего старичка пеняйте, — показала Елизавета на Бибикова, — это он меня позадержал.
— Не велика важность, государыня, и подождали! — отозвалась одна из девок побойчее. — Хоть век рады ждать, лишь бы твоё личико пресветлое увидеть! Что ж, матушка, прикажешь запевать?
— Запевай, запевай, Аграфена! Вот и старичок мой вашего пенья послушает. Вот видишь, Алексей Юрьевич, — обратилась она к Бибикову, — на что мне другие развлечения, коль у меня здесь такие забавы есть. Песен захочу, — так девки что твои соловьи зальются! Надоест пенье, — хороводы водить заставлю… А коль и это прискучит, — так у меня такие плясуны есть, что, глядючи на них, все косточки ходуном заходят, да и сама в пляс пустишься!
— А и важно пляшет государыня-матушка! — вступила в разговор Аграфена. — Никому супротив неё так не сплясать.
— Так вот, — видишь, какое у меня веселье, старинушка?
— Развесёлое житьё! — с едва заметным оттенком иронии заметил Бибиков.
Елизавета подметила эту иронию и вспыхнула.
— Конечно, развесёлое! — резко сказала она. — Уж не то что на куртагах! Ещё при батюшке покойном, пожалуй, и взаправду веселились, а теперь что! Так — кислота одна! А я, брат, этого не люблю. Я, сударь мой, совсем русский человек, и коль веселюсь уж, так веселюсь так, что небу жарко становится! Ну девушки, — повернулась она к своим певуньям, — затягивайте, да весёлую…
И, сказав это, она уселась на ближайшую скамью, пригласив жестом сесть рядом с собою и Бибикова.
Девки стали в кружок. Аграфена затянула какую-то весёлую песню, но не успел хор подхватить её, как по аллейке, ведущей от дома, показался управляющий имением цесаревны сержант Семёновского полка Алексей Никифорович Шубин. Он махал руками, что-то такое кричал, но за дальностью расстояния ничего нельзя было расслышать.
Елизавета торопливо поднялась с места, махнула рукой девушкам, которые тотчас же оборвали песню, и крикнула:
— Что такое, Алехан, случилось? Чего ты так взгомонился?
Шубин подбежал к цесаревне и, едва переводя дух, сообщил:
— Гости, ваше высочество, гости приехали!
— Какие ещё гости? — недовольно спросила Елизавета.
— Важные гости, ваше высочество! Сам государь император!
Цесаревна радостно вспыхнула.
— Петруша? — воскликнула она. — Вот так сюрприз!
И она бросилась бежать по направлению к дому.
Молодой царь приехал не один. С ним был и Алексей Григорьевич, и Иван, и фельдмаршал Василий Владимирович Долгорукий.
Государь был очень весел и оживлён, хотя, как показалось Елизавете, давно уже не видавшей племянника, он был точно бледнее обыкновенного, а на его миловидном детском лице, несмотря на улыбку, скользила какая-то туманная тень.
— Здравствуй, тётушка! — радостно приветствовал юный император цесаревну.
— Здравствуй, Петруша! Да как ты вырос, да возмужал как, просто и не узнать!..
Пётр самодовольно улыбнулся и сказал:
— А мы к тебе, тётушка, в гости на целый день! Рада не рада, а принимай гостей.
— Да конечно, рада! — отозвалась Елизавета. — Уж и благодарить-то как тебя, Петруша, не знаю, что ты обо мне наконец вспомнил!
— Да вот, вспомнил-таки. Дай, думаю, к тётушке прокачусь, давненько мы с ней не видались. Вот и приехал.
Но не одно желание повидаться с любимой тёткой привело Петра к ней. У него была совсем другая цель. Дня два тому назад Иван Долгорукий признался царю в любви к его тётке, и тот вызвался быть его сватом.
Иван Алексеевич проговорился совершенно случайно.
— Признайся-ка мне, Ваня, — спросил между прочим царь, — с чего ты в последнее время такой грустный и неразговорчивый стал? Сказывал мне твой отец, что ты, вишь, влюбился, так поведай мне, кто это твоё сердце полонил. Уж не Шереметева ли ненароком? Сказывают, что она к тебе большое пристрастие питает. Она ведь красавица. Хочешь, посватаю?
— Нет, ваше величество, — отозвался Иван, — ту, в кого я влюблён, вы мне не посватаете.
— А почему бы это так? — полюбопытствовал царь, задетый за живое.
— А потому, что это такая невеста, о которой мне и мыслить не след.
— Да кто ж она такая? Сказывай.
— И сказать боюсь.
Пётр пристально посмотрел на своего любимца и потом воскликнул:
— Тётушка?
Долгорукий смущённо опустил голову и едва слышно прошептал:
— Она самая.
Несколько минут царило томительное молчание. Особенно томительно оно было для Ивана Алексеевича, опасавшегося весьма возможного гнева царя.
Но царь не рассердился. Он точно опечалился чем-то, и голос его, когда он заговорил, вздрагивал и звучал какой-то подавленной скорбью.
— Так что же, Ваня, присватывайся.
— Не пойдёт она за меня, государь.
— Пойдёт! — возразил Пётр. — Коли хочешь, я сам в сваты пойду.
Иван Алексеевич недоверчиво взглянул на царя, но, видя, что он говорит совершенно серьёзно, порывисто упал к его ногам и, покрывая поцелуями его руку, проговорил:
— Ваше величество! Да ведь вы жизнь мою спасёте! И так я ваш раб душою и телом, а если осчастливите этим, так я не знаю, на какую казнь пойду за вас!
— Ладно, Ваня. Коли в том твоё счастье, — буду за тебя…
И с такими-то намерениями он и приехал теперь в Перово. Собрался юный император совершенно внезапно. Приехали к нему на завтрак Алексей Григорьевич да Василий Владимирович Долгорукие. Царь сказал с ними несколько слов, а потом вдруг и говорит:
— А что, Григорьич, куда ты меня ныне повезёшь?
— Да куда прикажете, ваше величество! — ответил Алексей Долгорукий. — Вот в Коломенском давно не были; коли угодно, поедем в Коломенское.
— Нет. Коли ехать, так мы лучше к тётушке поедем, — решил царь.
Алексей Григорьевич изменился в лице. Не по нраву ему была эта поездка к цесаревне. Но спорить было нельзя; а когда ему Иван шепнул о цели поездки, так он и совершенно успокоился.
Но принцесса Елизавета, понятно, и не подозревала, какая тайная причина руководила государем. Она рада была его приезду и суетливо распоряжалась, чтобы как можно лучше угостить государя, чтоб он остался всем доволен и чтобы наконец кончилась размолвка, так долго тяготившая их обоих.
Царь оставался до позднего вечера. Он был так же весел, как и в минуту своего приезда, всё время шутил и от души смеялся болтовне Ивана Долгорукого, бывшего сегодня особенно в ударе.
Вечером уселись играть в ломберт, но царь не принял участия в игре. Он отозвал тётку в сторону и сказал ей:
— Пусть, тётушка, старички поиграют, а мы с тобой потолкуем. У меня до тебя дело есть. Только, чур, уговор лучше денег: напредки мне обещай, что всякую мою просьбу исполнишь.
— Ну это наперёд сказать невозможно. Может, ты о том попросишь, что и исполнить нельзя.
— Не беспокойся, тётушка, — сухо сказал государь. — Ничего невозможного я у тебя просить не
