выводили фашистов из себя. Позднее я имел возможность убедиться, что штаб морского командования гитлеровцев настойчиво требовал быстрее выдернуть моонзундскую «занозу». Однако до поры до времени дело это откладывалось. Вплотную враг занялся архипелагом только в сентябре.
Чтобы лучше раскрыть намерения противника, требовалось добыть «языка». Это было поручено старшине В. Ануфриеву.
Раньше старшина служил на тральщике. Когда фашисты захватили Либаву, корабль ушел в Таллин. Но где-то в Рижском заливе его перехватили вражеские бомбардировщики. Завязался недолгий бой. После нескольких прямых попаданий бомб тральщик затонул. До берега было далеко, и почти весь экипаж погиб. Спаслось только несколько человек. В их числе оказался и Ануфриев. Его подобрали рыбаки и доставили в Курессаре.
Ануфриев имел легкое ранение и был положен в госпиталь. Там я и познакомился с этим рослым красивым парнем, подыскивая для своего отряда людей, владеющих эстонским и немецким языками.
Ануфриев сам попросился в отряд. Я согласился не сразу:
— Поправишься — пойдешь на другой тральщик.
— Возьмут ли на другой — это еще вопрос, — резонно возразил Ануфриев. — Кораблей нынче раз-
[40]
два — и обчелся, а нашего брата с избытком. Думаю, что больше в такой обстановке сгожусь в отряде.
— Это почему же?
— Да я вам один двоих заменить могу: балакаю по-эстонски и немецкий хорошо знаю.
— Ну тогда другое дело. Ты до службы на флоте чем занимался?
— Токарем, в Николаеве на заводе работал. Там и немецкий язык постиг. С детства, можно сказать. У нас немцев-колонистов полно было…
Через неделю после этого разговора Ануфриев выписался из госпиталя и явился к нам. Я сразу испытал его в деле — во время высадки нашего десанта на материк. Справился он с заданием хорошо. Потом недели две вел наблюдение за морем. И тоже успешно.
Лишь после этого я послал его с заданием в тыл противника, на материк. Переодевшись в гражданское платье, Ануфриев под видом рыбака стал действовать на побережье в районе Пярну. Свел знакомство кое с кем из местных жителей. Стал снабжать немецких офицеров свежей рыбой.
Принесет улов, поторгуется, посетует на трудности, а потом расскажет что-нибудь веселое. Гитлеровцы привыкли к Ануфриеву и частенько при нем беседовали о служебных делах. Само собой разумеется, все эти разговоры немедленно становились известными генералу Елисееву.
Комендант БОБРа сам назвал фамилию Ануфриева, когда потребовалось добыть «языка». Подчеркнул, что желательно, конечно, захватить офицера.
И вот минул день, другой. От Ануфриева ни слуху ни духу. Я заволновался: не случилась ли беда? Тревожился, по-видимому, и Елисеев: несколько раз звонил по телефону, спрашивал о старшине.
Пошли третьи сутки. Я начал подумывать, не послать ли к Ануфриеву Куйста. И вдруг из расположения 37-го отдельного инженерного батальона докладывают:
— Тут охрана задержала какого-то Ануфриева…
«Жив», — с облегчением подумал я и первым делом спросил:
— Он в каком состоянии, как чувствует себя?
[41]
— Да здоров. Только он не один — вместе с фрицем. Обнаружили их в море. Он что, ваш человек?
— Немедленно доставьте обоих в штаб, — распорядился я.
Через час к штабу подкатила машина. Я и мой заместитель старший лейтенант Грядунов встретили Ануфриева на улице. Старшина выпрыгнул из кузова и доложил:
— Товарищ старший политрук, задание выполнено.
В полуторке сидел немецкий обер-лейтенант. Светлоглазый, большеносый, гитлеровец демонстративно не спешил вылезать из кузова. Увидев перед собой командиров, офицер браво выбросил вперед руку и выкрикнул:
— Хайль Гитлер!
Ануфриев хмуро посмотрел на пленного и досадливо сплюнул.
— Слабо я этого подлеца стукнул, надо было посильнее.
— Видать, и он тебя стукнул, — заметил Иван Дмитриевич Грядунов.
— Да, уж не без того, — Ануфриев потрогал пальцами синяк под левым глазом. — Когда очухался, гад, саданул меня, аж искры посыпались. С норовом и сейчас выкобенивается.
— Ну, ты, чистокровный, двигай!
Гитлеровец отшатнулся и что-то быстро проговорил, обращаясь ко мне.
— Что он говорит, Вольдемар? — спросил я Куйста.
— Старшиной недоволен, — пояснил Куйст, — требует, чтобы с ним, как с офицером, обращались должным образом.
— Дать бы ему должным образом русского «леща», — пробурчал Ануфриев и отвернулся.
По документам, найденным у обер-лейтенанта, мы установили, что он офицер штаба сухопутного соединения, направлялся в качестве связного к командующему морскими силами гитлеровцев на Балтике. При допросе его узнали, что противник для захвата архипелага создает особую группировку. Ей придаются
[42]
крупные понтонные и авиационные подразделения и большое количество артиллерии.
Эти силы раза в три с лишним превосходили те, которыми располагало командование БОБРа.
Когда противник начал бои за Таллин, Военный совет Краснознаменного Балтийского флота приказал БОБРу выделить для поддержания защитников эстонской столицы усиленный полк. На материк были высажены два батальона с острова Саарема и один — из состава гарнизона Хиумы. Они вступили в бой с ходу.
Из Кронштадта в это время поступило распоряжение, отменяющее предшествовавшее. Но ввиду того что переброшенные подразделения уже вели боевые действия и имели успех, командование Береговой обороны решило вернуть на архипелаг лишь один батальон. Дня три-четыре инициатива была на нашей стороне.
С падением Таллина положение резко изменилось. Враг получил возможность обратить часть своих освободившихся войск против защитников Моонзунда. Наши подразделения Береговой обороны начали отход на Виртсу и Рохукюла.
2 сентября военком БОБРа Зайцев получил из Кронштадта телеграмму:
«Положением островов интересуется Главком. Связи оставлением Таллина ваша ответственность за упорную оборону островов увеличивается.
Предупреждать возможные отрицательные настроения.
Допускать, что придется долго держаться своими силами. Берегите людей, боевой запас, продукты, топливо. Желаю успеха.
Командование БОБРа, обсудив положение и видя, что Виртсу не удержать, приказало перебросить людей и технику на острова. Генерал Елисеев распорядился мобилизовать для этого все плавсредства.
Переправу личного состава и техники поручили капитан-лейтенанту Финочко. В штабе знали: Алексей Дмитриевич ляжет костьми, но не оставит на материке ни одного бойца.
