с губ падали хлопья пены. Видно было – путь он проделал немалый. Царь привстал на стременах, узнав в нем гонца от Куна. Что за вести скорые послал новый старейшина пахарей? Время такое – жди всякого.
– Ну? – нетерпеливо выкрикнул Агай.
– Царю повиновение! – просипел потный гонец. – Жди. Кун торопится. Он на полпути к тебе. Идет шибко ногами. К новой луне тут будет.
– Царевна нашлась ли? – обмякнув от добрых вестей, тихо спросил Агай. – Где он дочь мою оставил? Или везет ко мне?
– Нету царевны, владыка, – ответил гонец. – Пока нигде нету. Еще Кун передает: Танаис дымится от погребальных костров. Сарматы насыпали курган печали над Агафарсисом. Когул теперь царь. Гонца Куну прислал: «Жди. Соединимся. Я в двух пробегах от Борисфена». Так передал.
Агай хитро сощурился, глядя на старейшин. Видя, что владыка ждет их слов, Скил заговорил первым:
– Когул царем стал. К добру ли нам, соседям? Горяч он и завистлив. Слава воинов великих грызет ему сердце. Кун ошибается, владыка. Не жди помощи от сармата. Наконечник тебе Ксар передал, но путь наконечника Ксару неведом. Хромой, нянька Когула, возил оружие ваше в Персиду. Теперь думать надо, зачем Когул войско в кулак забрал и со спины заходит. Надо гонца назад отправить. Пусть Кун спешит к нам, не ждет сармата. Не верю я ему, и ты не поверь. Он сотрет конницей пеших воинов Куна, оставит нас без пехоты. Не тебе, Дарию он союзник. Долго говорил я, прости.
Царь сидел, свесив голову на грудь, будто золотой шлем гнул ее, и не было сил у владыки побороть его тяжесть.
– Ты и Ксар говорите разное, – горько произнес он. – Ксаровым словам об эллинской шпионке и верю, и нет. Твоим о юноше Азгуре – тоже. Как можно доверять сыну толмача, который обманул нас, говоря, что Дарий пойдет через Таврию и Танаис?.. Одна голова, а два языка имеет. Сын, однако, такой же. Все вы измучили меня.
Ксар глядел в сторону далеких отсюда сарматских степей, словно разглядел там где-то важное. Агай поднял голову, и Ксар тотчас повернулся, спокойно встретил ждущие ответа усталые глаза владыки.
– Скил говорит слова страшные, царь, но правду в них слышу. Женщина могла и напутать и обмануть. Казни меня, если навредил нечаянно… Теперь скажу о сарматах. Если они затопчут Куна и ударят нам в спину, погибли мы. Послушай Скила, и Кун к нам целым придет. – Ксар лязгнул мечом. – Но прикажи не ждать его, а сейчас же ударить по персидам. Один на один мы сломаем Дария, а там и Кун подойдет, и тогда повернем груди навстречу Когулу. Но не надо будет. Уверен я, есть сарматские глаза и уши в нашем войске и в войске Дария тоже. Слух о победе услышат далеко вокруг. Это остудит пыл Когула, и он увернется. Уйдет в свои степи.
Агай согласно кивал глядя на лагерь персов, потом махнул гонцу.
– Назад скачи на коне свежем, – приказал он. – Пусть Кун совсем бегом спешит ко мне. – Долго глядел вслед гонцу. – Подходит Дарий к пределу, мной наведенному. Быть сражению…
Старейшины выпрямились. Ксар ощерил в улыбке стиснутые зубы, радостно ухватил пятерней гриву своего белолобого и стал рвать ее.
– Ы-ы! – стонал он вне себя от нетерпения.
– Скоро быть, – повторил царь и начал съезжать с холма. Скил тронул коня следом. Ксар недоуменно смотрел на зажатую в кулаке гриву, потом упал головой на шею коня.
– Почему не я царь! – хрипел он. – Почему я опутан ремнями повиновения!
Всю ночь и весь день персы простояли на одном месте. Не двигался и Агай. Было похоже, что он маячит на виду у Дария нарочно, а если отступает, то неспроста, заманивает. Так оно и было. Агай верил, что разобьет Дария в глубине своих степей. А если тому повезет и он останется жив, то побежит назад долгой дорогой. Долгие дороги – долгие беды. Проглотит, рассосет степь безмерная остатки войск персов, и вновь обретут родные земли непоколебимую тишину. Разбить Дария и на плечах бегущей армии ворваться через Босфор на их земли, такой цели у Агая не было. Не нужна была она ему – чужая, неприветливая. Так и сказал своим старейшинам. Скил одобрил. Ксар не сказал ничего.
К вечеру, когда они сидели в шатре Агая, к ним быстро вошел вестник Скила. Поняли – случилось непредвиденное. Так оно и оказалось: эллинская когорта во главе с Тесеем двинулась одна на весь персидский лагерь, обозленная тем, что персы вывели вперед прихваченных из Эллады пленных и на глазах всего скифского войска стали их обезглавливать, сажать на колы и сжигать на кострищах. Тесей смотрел на истязания и плакал. Своим гоплитам приказал не глядеть на казнь, а лечь на землю и накрыться щитами. Они легли. Тесей боялся, как бы когорта не потеряла рассудок и не пошла на выручку, на свою верную гибель. Умирающие эллины пели знакомую песню о своей голубой родине, и песня была хорошо слышна когорте. Но поднялась не когорта, а сам Тесей не вынес и пошел вперед, подпевая сородичам. Увидев такое, гоплиты вскочили, мгновенно построились плотным тараном и широко зашагали на персидский лагерь, неся щиты сбоку и не вынимая мечей. Гремела песня, заливался флейтист…
Старейшины подхватили Агая под руки, вывели из шатра. Здесь он освободился от них, вгляделся в сторону персов и замер. Когорта отсюда казалась маленьким жуком-бронзовиком, ползущим безрассудно к огромному кострищу.
Долгие годы муштры, тяжких упражнений в строгих гимнасиях выматывали гоплитов, и они ждали похода, как освобождения. Теперь они шли на врага со свирепой радостью, ступая враз, желая одного – не отвернул бы перс. Их звала к себе умирающая песня родины, которую надо успеть заслонить мечами, уберечь.
Персы выстроились в свою обычную, многоступенчатую линию, поджидали. Когда до эллинов осталось несколько десятков шагов, из-за спин пехоты выступили индийские лучники. Над когортой взвизгнула флейта. По ее приказу гоплиты перенесли щиты вперед. Ливень стрел загрохотал по щитам. Когорта шла. Еще залп стрел, и они опять отскочили от длинных щитов. Гоплиты шагали мерно, древки стрел хрустели под их ногами. Снова, теперь длинно пропела флейта. Когорта одним слаженным движением потянула из железных ножен широкие мечи. Жуткий металлический скрежет сопроводил это движение. Было похоже – идут не люди, а стенобойная машина. Варвары первой линии дрогнули. Когорта проломила их стену и, взблескивая мечами, продолжила путь.
Все это наблюдал Агай… Он стоял, охваченный прекрасным зрелищем самоубийств, даже голос Скила не отвлек его.
