Сейчас я сижу в маленькой комнатушке за письменным столом. Вообразите себе архетипическую белую комнату без окон, которая, по словам психоаналитиков-юнгианцев, чаще всего символизирует смерть. Ко мне наклоняется демон с кошачьими когтями и сложенными кожистыми крыльями и поправляет манжету тонометра. Манжета сжимает мое предплечье, пока на сгибе локтя не начинает пульсировать кровь. Клейкими подушечками к моей груди между пуговицами блузки прикреплены проводки кардиомонитора. Скотчем держится еще один провод, который отслеживает пульс у запястья. Другие датчики прилеплены к шее и затылку.
― Чтобы отслеживать частотные характеристики твоего голоса, — объяснил Леонард.
Оказывается, один датчик прикреплен к перстнещитовидной мышце на горле, а другой — к перстнечерпаловидной мышце на затылке, у позвонков. Когда ты говоришь, между датчиками пропускают низковольтный ток, который фиксирует любой микротремор в мышцах, управляющих гортанью, и показывает, лжешь ли ты.
У демона с кожистыми крыльями и кошачьими когтями воняет из пасти.
Все это случилось после того, как Бабетт провела нас в здание головного офиса, обойдя бесконечную очередь ожидающих. Мы пробрались через разрушенную часть фасада, еще не достроенного, но уже в руинах. Мы попали в зал ожидания, похожий на пещеру или стадион, где бесчисленные души образуют меланж, как в автотранспортной инспекции: засаленные лохмотья рядом с костюмами от Шанель и кожаными дипломатами. На всех пластиковых стульях с выемками посредине хитро запрятаны кусочки свежей жвачки — так что садились на них только те, кто успел оставить всякую надежду. На передней стене зала висела огромная доска с надписью: «Обслуживается номер 5». Дальние каменные стены и потолок казались бурыми — цвета земли, сепии, грязи, козявок из носа. Посетители стояли, ссутулившись, поникнув головами, будто у них поломаны шеи.
На каменном полу кишели легионы жирных тараканов, пирующих вездесущими шариками из поп- корна и крошками цветной глазури. Ад во многом напоминает Флориду — насекомые здесь никогда не умирают. В этой влажной жаре бессмертные тараканы вырастают крупными и мясистыми, больше похожими на мышей или белок. Бабетт посмотрела, как я цаплей прыгаю на одной ножке, чтобы не наступать на тараканов, и сказала:
― Надо нам где-то стащить тебе туфли на каблуках.
Даже Паттерсон в своих футбольных наплечниках пританцовывал, нанизывая на стальные шипы подошв все более толстый слой тараканов. Циничный Арчер скакал, звенел хромированной цепью и поскальзывался на раздавленных жуках. А вот поддельные каблуки Бабетт, пусть и на последнем издыхании, позволяли ей ходить как на ходулях, далеко от тараканьего мусора.
Обогнав нас всех и распихав локтями ожидающих, Бабетт подошла то ли к стойке, то ли к длинному столу у задней стены. Вдоль противоположного края тянулась шеренга демонов-клерков. Бабетт шлепнула на стол свою поддельную сумку и обратилась к ближайшему демону:
― Привет, Астралот!
Она достала из сумки большой шоколадный батончик, двинула его по столу и наклонилась к самой морде демона:
― Дай нам А137-Б17. Короткую анкету. Для апелляции и поиска по архивам. — Бабетт кивнула в мою сторону и добавила: — Для новенькой.
Да, Бабетт была настроена серьезно.
Воздух в приемном зале оказался таким влажным, что каждый выдох повисал перед лицом белым облачком и затуманивал мне очки. Под ногами похрустывали тараканы.
Да, так нечестно, но мама с папой всегда с радостью были готовы мне поведать о самых мрачных деталях всех видов половых актов и фетишей на свете. Другим девочкам в тринадцать лет могут купить учебный лифчик; моя мама предложила мне учебную диафрагму. Лучше бы мои родители рассказывали мне не о птичках и пчелках — а также о макании чайных пакетиков, анилингусе и позе «ножницы», — а о смерти. Вместо этого отец в лучшем случае заставлял меня пользоваться увлажняющим кремом с солнцезащитным фактором и зубной нитью. Если родители и представляли себе как-то смерть, то на самом поверхностном уровне, как морщины и седину стариков, у которых скоро кончится «срок годности». Видимо, им казалось, что если регулярно заботиться о внешности и бороться с признаками старения, смерть тебя не побеспокоит. Для моих родителей смерть была закономерным и нежелательным результатом плохого ухода за кожей. Если перестаешь пользоваться скрабами, то катишься по наклонной — и умираешь.
Только, пожалуйста, если вы еще лопаете куриные грудки без кожицы (с низким содержанием натрия, полезные для сердца), если вы все такие довольные бегаете на тренажерной дорожке, не надо делать вид, что вы смотрите на смерть реалистичнее, чем мои чокнутые предки.
И не вбивайте себе в голову, что я скучаю по жизни. Будто я и вправду жалею, что не вырасту, что из моей пи-пи не будет каждый месяц хлестать кровь, что мне не придется водить транспортное средство с двигателем внутреннего сгорания на ископаемом топливе, что я не буду смотреть тупые порнофильмы, пить пиво из кегов, тратить четыре года на то, чтобы заработать на стадионе степень бакалавра по истории искусств, что никакой мальчишка не нашпигует меня своими сперматозоидами, что мне не придется почти год таскать в себе огромного младенца. Вот елки — сарказм намеренный, — прямо истосковалась по этому Классному Времени. Нет, ничего не зелен виноград. Когда я смотрю на всю фигню, которой теперь лишена, я благодарю Бога, что обкурилась.
Ну вот, я снова сказала слово на букву «Б». О боги!
Ха, убейте меня.
Оказывается, дело о моем проклятии утеряно. Или еще не пришло. Или случайно уничтожилось. Как бы там ни было, я вынуждена начать все сначала. Меня направляют на стандартный тест с детектором лжи и делают анализ крови на наркотики.
А Бабетт не такая никчемная, как мне показалось сначала. Она обошла немало бюрократических преград и провела нашу маленькую компанию по лабиринту коридоров и офисов, подкупая низкоуровневых бюрократов шоколадными батончиками и конфетами. Человечество давно изобрело бумагу, так что в офисе ада приходится бродить по колено в утерянных записях, распотрошенных конвертах, графиках от детектора лжи, леденцах «Лайфсейверс» с ароматом сливочного масла и рома — и тараканах.
По дороге Арчер проинструктировал меня не скрещивать руки на груди, не смотреть вправо и вверх. Мол, и то и то — жесты, которые обнаруживают ложь.
Мы сдаем заполненную форму апелляции и тайком суем демону-клерку «Кит-Кэт». Бабетт желает мне удачи и обнимает, конечно, испачкав мой кардиган грязными ладонями. Бабетт, Леонард, Паттерсон и Арчер остаются ждать в приемной, а я прохожу в абсолютно белую комнату для тестов. Полиграф. Демон накачивает на моей руке манжету тонометра.
Быть может, вы вспомните этого демона по классическому голливудскому шедевру «Изгоняющий дьявола», где он вселился в девочку — избалованную, умную не по годам дочку кинозвезды. Вот вам и дежа-вю. А сейчас демон следит, не расширяются ли мои зрачки. Подключает датчики к коже, чтобы выяснить, потею ли я. Как говорит Леонард, меняется ли «проводимость кожи».
Я говорю, что мне очень понравилась сцена, где он заставил девочку — ее звали Риган — пятиться раком вниз по лестнице, изрыгая кровь. Я нервничаю и поэтому спрашиваю, есть ли у демона личный опыт вселения в людей. Снимался ли он в других фильмах? Платят ли ему за повторные показы? Кто его агент?
Не отрывая глаз от разматывающегося рулона бумаги, от колеблющихся иголочек, которые вычерчивают на белой ленте чернильные каракули, демон спрашивает:
― Вас зовут Мэдисон Спенсер?
Контрольные вопросы. Чтобы откалибровать честные ответы.
― Да.
Подкрутив на машине какой-то штырек, демон спрашивает:
