Вопрос: Буду ли я в следующем рождении? Если да, то кем? (Стр. 698, строка 16-я сверху, 1-е слово слева.)
Ответ: < посетитель >
Вся строка: < Рядом с ним, на стуле, сидит посетитель. >
Весь кусок:
< Раковый пациент лежит в больничной постели. Рядом с ним, на стуле, сидит посетитель.
Можно подумать: вот лежит заболевший человек. А рядом, здоровый, сидит.
Но это не так.
Они находятся в принципиально разных пространствах. >
Рядом раздался грохот. Я вздрогнул, но не вскочил. Вздрогнув, я уронил пепельницу. Поскольку других звуков не последовало, я несколько мгновений так и сидел, втянув голову, что есть силы прижимая к груди свой Трактат. Каким-то особым чувством я ощутил присутствие чего-то дополнительного на полу, в углу комнаты. Но еще более сильное чувство говорило мне об изменениях наверху.
Я поднял глаза.
Ангел, державший прежде книгу и глядевший в окно, продолжал смотреть туда же, но взгляд его, как мне показалось, стал растерянным, даже испуганным.
В руках его книги не было.
Я бережно сложил Трактат. Слез со стола. В углу, где годами стоял мой некогда бравый зонтик, а ныне чернел его скелет, лежала белая книга. Она даже не раскололась, а замерла, обложкой наружу, раскрытая, как прежде, строго посередине.
Я завороженно смотрел на ее пыльный переплет с рельефным знаком креста, который мне никогда не был виден с пола.
И тут мне пришло в голову загадать… загадать, что я прочитаю сейчас третью строчку сверху, на левой странице, а если там одна строка, то прочитаю третье в ней слово (почему-то я был уверен, что фраза не может быть меньше), и пусть — с громко ухающим сердцем загадал я — это слово подтвердит так или иначе правоту того, что я решил сделать сегодня.
Бесчувственной рукой я поднял с пола холодную гипсовую вещь, которая показалась мне нежданно тяжелой.
С нее свисал остаток паутины.
Я быстро перевернул книгу.
Страницы были пусты.
Напрягая глаза, я поднес к ним эти гипсовые страницы, в надежде разглядеть хоть какой-то значок, черточку, штрих. В верхнем левом углу я увидел крошечную трещинку: трудно сказать, существовала ли она прежде или образовалась от падения. Возможно, это был некий символ, который бы мог подтвердить то, что я спрашивал. Возможно, он мог бы разъяснить большее. Но я не умею расшифровывать символы.
Я сочувственно посмотрел вверх, на растерянного ангела. Каково же было ему назначено: смотреть всю жизнь в пустую книгу. А он нашел в себе силы отвести взгляд. Но не страшнее ли было бы читать всю жизнь одну и ту же фразу? (Тем более, «всю жизнь» для ангела означает «всю вечность».) Но что может увидеть ангел в моем мутном окне?
Я поставил книгу на подоконник. Пусть ангелу будет видно, что с ней все в порядке. Все-таки книга всегда, с самого начала, была частью его тела.
Потом я вытряхнул пепельницу.
Снова залез на стол.
И продолжил гадание.
Мне пришло в голову несколько изменить его. Я решил, что ответами как таковыми могут стать строчки, попавшие в произвольный охват между моими пальцами. При этом страница тоже должна открываться наугад. Эксперимент, освобожденный от магии чисел, показался мне чище.
Вопрос: Правильно ли то, что я собираюсь сегодня сделать?
Ответ: < Люди юга особенно невыносимы. Нигде так не истязает контраст между космическими красотами природы и мелочной природой лавочников. >
Вопрос: Правильно ли то, что я собираюсь сегодня сделать?
Ответ: < Народные приметы: когда человечий фарш, перемешанный с кровью, безостановочно хлещет в сточные канавы войны — значит, где-то далеко, возможно, в другом полушарии, скрытые непроницаемым занавесом, два упыря не поделили свою жрачку. >
Вопрос: Правильно ли то, что я собираюсь сегодня сделать?
Ответ: < … у этой деликатесной рыбы отрубили голову, что следовало делать виртуозно, потому что рыба эта была смертельно ядовита, и требовалось особое мастерство для ее правильного приготовления. Наверное, голову ей отрубили действительно искусно, потому что я увидел такое, чего никогда не видал прежде: из обезглавленного туловища начал, ритмически пульсируя, появляться какой-то пузырь, который, не останавливаясь, затекая кровью, интенсивно дыша, двигался туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда… Этому не было конца… Я пожелал тогда, чтобы эти умельцы допустили какой-нибудь промах в своем кулинарном искусстве и все до одного передохли… >
Вопрос: Существеует ли ад?
Ответ: < На курсах английского языка они, кроме прочего, изучали нью-йоркское меню, где значились живые муравьи, облитые горячим шоколадом, и головной мозг обезьяны, который подается сырым и свежим: молодому шимпанзе, доверчиво тянущему дрожащие губы к рукам метрдотеля, на глазах клиента отсекают теменную кость… >
Вопрос: Есть ли ад?
Ответ: < Если осень выдается теплая, чирки улетают позже, поэтому они быстро жиреют. Когда охотник ранит чирка, он просто встряхивает его — то есть, умело взявши за шею, делает один-единственный резкий рывок — словно ставит в конце его жизни восклицательный знак. Шейные позвонки птицы, без труда для охотника, рвутся от переизбытка телесного груза. >
Вопрос: Что думает о нас Бог, если думает?
Ответ: < Еще пяти лет от роду, пристально глядя на сияющую рождественскую елку, срубленную третьего дня в соседнем леске, он, неожиданно для гостей (и к великому конфузу родителей), преодолев мучительное заикание, громко и очень отчетливо произнес: «Какие же все-таки сволочи люди…» >
После этого я решил закончить гаданье и просто перечесть отдельные куски, выхваченные наугад.
< «У ученых, писателей и художников кипит работа, удобства жизни растут с каждым днем, между тем до правды еще далеко, и человек по-прежнему остается самым хищным и самым нечистоплотным животным, и все клонится к тому, чтобы человечество в своем большинстве выродилось и утеряло навсегда всякую жизнеспособность. При таких условиях жизнь художника не имеет смысла, и чем он талантливее, тем страннее и непонятнее его роль, так как на поверку выходит, что работает он для забавы хищного и нечистоплотного животного, поддерживая существующий порядок. И я не хочу работать, и не буду… Ничего не нужно, пусть земля провалится в тартарары!»
Кем же написан этот отрывок? Как ни странно, Чеховым, снискавшим себе славу «самого тихого» («самого деликатного») русского писателя. И существует отрывок этот, кстати говоря, вовсе не в письмах
