Она становилась все серьезнее и начала рассказывать о какой-то Электре из Древней Греции.
Мой отец не самый восхитительный мужчина в мире, я бы даже предпочла не общаться с ним в некоторых ситуациях, слишком уж он щепетилен. Но если брать в общем, я думаю, мне даже повезло. Некоторым моим сверстникам, потерявшим мать, живется куда хуже. Хотя, когда тебе пятнадцать и ты остаешься без мамы, навряд ли уместно слово «повезло».
В завершение всей этой тягомотины Милли — Молли — Манди объявила, что хочет встретиться с моим отцом. Я сказала, что не уверена, захочет ли он общаться с нею, но она ответила, что тоже никогда не мечтала об этой встрече, а просто ей нужно поговорить с ним обо мне.
Понедельник, 21 апреля
Отец ушел в себя. Я имею в виду его увлеченное чтение очередного номера «Плэйбоя». Но если он умело прячет стопку журналов в своей комнате, то коллекцию CD-дисков скрыть непросто. Тем более если вы совершенно не понимаете записанную на них музыку. Мы — семья, где приветствуются эротические журналы, — как низко мы пали! — и с утра до вечера звучат классические произведения — марш из «Аиды», «Болеро» и «Времена года». Больше всего мне нравится «Аида». Один раз я видела ее по телеку, это круто, особенно в конце, где эта невероятная черная красавица, которая, сто процентов, никогда даже не слышала об отбеливающем креме, спускается в могилу вместе со своим любовником, и они умирают ужасной смертью, погребенные заживо во имя любви. Бред!
Кстати, я пыталась выучить параграф по истории и одновременно слушала один из отцовских дисков, думаю, это «Палестрина». Вы когда-нибудь слушали «Палестрину»? Звучит так, как будто это какое-то мороженое или марка спортивного автомобиля. — Вдруг зазвонил телефон. Я решила, что пусть ответит, а то я так удобно устроилась на диване и вставать неохота. Но телефон звонил и звонил. Наверное, отец копается в саду или не слышит звонков из-за своей музыки. Придется самой взять трубку. Оказалось, это навязчивая Милли — Молли — Манди. Моментально сориентировавшись, я ответила: «Вы ошиблись номером» — и, быстро повесив трубку, уже хотела снять ее снова, чтобы было занято, но быстро поняла, что этим лишь ненадолго отдалю ее повторный звонок. Поэтому я пошла по заросшей сорняками тропинке, ведущей через газон вдоль нашего дома, и в самом конце сада нашла отца, который возился в старом гараже. Я невнятно пробормотала ему что-то насчет консультации психолога по поводу тяжелой утраты, и совершенно неожиданно он стал вытирать слезы, склонившись над лопатой, которую держал в руках. Я не знала, куда смотреть. По крайней мере, ему не чуждо ничто человеческое, подумала я. Забавно, как слова «тяжелая утрата» подействовали на него. Но я и сама почувствовала, когда произнесла их, что вот-вот расплачусь, прильнув к его груди, и получится трогательная сцена: вдовец-отец и сирота-дочь утешают друг друга. Но тут же я подумала: «Э, нет, его не было рядом, когда ты безутешно рыдала, разве забыла?» Но вообще-то я не такая жестокая. Поэтому я легонько похлопала его по спине.
— Ну, хватит, хватит, пойдем. Ты собираешься поговорить с нашей старой доброй Милли — Молли — Манди или нет?
Отец достал носовой платок — он всегда имеется у него при себе, обязательно из хлопка, абсолютная показуха — и несколько раз высморкался, издав чудовищные звуки, как будто слон дудит в хобот, а затем мы вместе поспешили к дому.
Кажется, он целую вечность говорил по телефону. «Палестрина» уже давным-давно доиграла, и я успела прослушать половину диска Рахманинова, когда он наконец вошел. Он еще не успел переодеться после сада, поэтому не мог сесть и, стоя в дверях, объяснил, что это с миссис Мэгги он так долго разговаривал (я спрашиваю сама у себя, неужели еще остался кто-то в мире, кто произносит «миссис»?) и договорился о встрече с ней. «Ну что ж, удачи ему», — подумала я.
Среда, 30 апреля
Он так и не рассказал мне, как прошла его встреча с Милли — Молли — Манди на прошлой неделе, но вчера вечером, когда я делала уроки с включенным телевизором, но с убавленным звуком, он стремительно, как ветер влетел в мою комнату, объявил, что обед готов, и попросил меня поспешить, потому что ему нужно уйти. Он так торопился, что даже не заметил включенного телевизора, что совершенно недопускается, когда я делаю уроки. А я думаю, все это глупости, что телевизор мешает, лично мне он как раз помогает думать. Я не могу выносить всю эту тишину в этом распроклятом доме.
Накручивая макароны на вилку, я незаметно наблюдала за ним. Еще одна консультация с Милли — Молли — Манди? Но о чем они еще могут говорить? Не могу представить. Со мной все в порядке. Может быть, она пытается вытянуть из отца то, чего не смогла узнать у меня. Ох уж мне эти психологи-любители. Они думают, что все знают. Но эти их проблемы, отца они не касаются. Она с ним намучилась.
Четверг, 1 мая
Прошлым вечером он не явился домой во все предполагаемые сроки. Хотя половина двенадцатого — это не так уж поздно, но не посреди рабочей недели. У меня такой неудобный возраст: слишком взрослая, чтобы приставлять ко мне няню, но еще не доросла, чтобы самостоятельно отлучаться из дома после полуночи, поэтому мой удел — сидеть дома и, чтобы не было скучно, смотреть какой-нибудь фильм по телевизору. И поверьте, это совсем не моя идея — так тупо проводить вечера. Я позвонила Лизе, после того как закончила делать уроки, и, разговаривая с ней, принялась мыть посуду — да, я мою посуду по очереди с отцом — получается через день, вполне демократично. Кстати, Лиза, не выполняет даже половины тех обязанностей, которые лежат на мне, поэтому она может висеть на телефоне бесконечно. Забавно, что родители ничего против этого не имеют. Но ничего странного, просто у них другие стереотипы, другие правила воспитания подрастающего поколения. (Это слова отца, у него остались эти фразочки из семидесятых.)
Но надо отдать ему должное: он никогда не оставляет меня одну допоздна. Даже половина одиннадцатого для него уже поздно. И учитывая, что он вышел из дома в семь, за это время можно было уже вполне наговориться с миссис Мэгги. Вообще-то мне все равно, но о чем так долго можно говорить? Не обо мне же. По крайней мере, я надеюсь на это.
Понедельник, 5 мая
Это начинает доходить до смешного. Вчера во время ланча зазвонил телефон. Мы как раз только что вернулись из церкви. Да, мы ходим на службу, хотя я знаю, отец не верит ни во что, кроме сводок о скачках цен на фондовой бирже. Потом мы пошли на могилу и вернулись домой лишь к ланчу. Я терпеть не могу ходить на кладбище. Там еще так сыро, глина липнет к ботинкам, а трава только-только начинает пробиваться. На этом кладбище длинные ряды надгробий и много зарослей. У каждой могилы небольшой памятник, и совершенно нет мраморных стен. Такое открытое кладбище, если можно так его назвать. Но на маминой могиле, конечно, еще нет плиты. Мне объяснили, почему на свежую могилу не ставят памятников, и поверьте, вы ничего не потеряете, если не узнаете об этом. Так что у мамы на могиле стоит деревянный крест, просто воткнутый в землю. Наверное, потому что прошло еще совсем мало времени, у меня там начинается депрессия, я начинаю думать о ней, лежащей в земле. Скорее всего, когда на могиле вырастет трава, такие мысли перестанут лезть в голову.
Так вот, мы вошли, держа в руках французский батон и два шоколадных круасана, которые купили во
