уже случалось готовить завтраки для Рая, и она неплохо знала, чего ожидать в отношении аппетита.
Каким вкусным казалось все в этой беседке, где кругом были солнечный свет и сладкие запахи леса, а над головой шелестели на свежем ветру листья тополя и распевали птицы! Ни один званый обед не приносил взрослым и половины того удовольствия, какое получали дети в своей беседке. Наслаждение доставлял каждый съеденный кусочек, а когда исчезла последняя крошка, Кейти достала вторую корзинку, и там — о, какой замечательный сюрприз! — лежали семь маленьких пирогов — пирогов с патокой, запеченных в блюдцах, — каждый с темной корочкой и хрустящим засахарившимся краем, и на вкус они были как ириски и лимонные корочки и всевозможные вкусности, вместе взятые.
Раздался общий радостный крик. Даже обычно сдержанная Сиси выглядела довольной, а Дорри и Джон затопали от восторга. Семь пар рук одновременно протянулись к корзинке, семь зубастых ртов принялись за дело не медля ни минуты. За невероятно короткое время от пирогов не осталось и следа, и вся компания погрузилась в блаженную неподвижность.
— А что теперь будем делать? — спросила Кловер, в то время как маленький Фил переворачивал вверх дном корзинки, чтобы убедиться, что в них не осталось ничего съедобного.
— Не знаю, — отозвалась Кейти полусонно. Она перебралась со своего прежнего места на низкий кривой сук орехового дерева, висевший почти над головами детей, и полулежа расположилась там.
— Давайте играть, будто мы взрослые, — предложила Сиси, — и расскажем друг другу, что мы собираемся делать.
— Хорошо, — кивнула Кловер, — начинай. Что ты собираешься делать?
— Я собираюсь носить черное шелковое платье, розочки на шляпке и длинный шарф из белого муслина, — сказала Сиси. — Я буду выглядеть в точности как Минерва Кларк! И еще я буду очень хорошей, такой же хорошей, как миссис Бедл, только гораздо красивее. Все молодые джентльмены будут приглашать меня кататься с ними верхом, но я совсем не буду обращать на них внимания, потому что мне будет некогда — я буду учить детей в воскресной школе и посещать бедных. А однажды, когда я, склонившись над какой- нибудь старушкой, буду кормить ее смородинным вареньем, мимо пройдет поэт и увидит меня. И он пойдет домой и напишет обо мне стихи, — с торжеством закончила Сиси.
— Фу! — сказала Кловер. — Я думаю, в этом нет ничего хорошего. Вот я собираюсь быть красавицей — красивее всех на свете! И жить я буду в желтом дворце с желтыми колоннами у подъезда и площадкой на крыше, как у мистера Сойера. Мои дети будут играть там, на крыше. А в окне будет подзорная труба, чтобы все разглядывать. Я буду каждый день носить золотые и серебряные платья и кольца с бриллиантами, а если стану вытирать пыль и делать что-нибудь грязное, буду надевать белый атласный передничек. А посредине заднего двора у меня будет пруд, полный одеколона, и каждый раз, как мне понадобится одеколон, я просто буду выходить во двор и черпать его из пруда бутылочкой. И я не буду учить детей в воскресной школе, как Сиси, — мне это не нравится; но зато каждое воскресенье я буду приходить к воротам школы, и, когда ученики Сиси пойдут домой, я буду смачивать одеколоном их носовые платки.
— У меня будет то же самое! — воскликнула Элси, чье воображение воспламенила эта великолепная картина. — Только мой пруд будет еще больше, а я еще красивее, — добавила она.
— Ты не можешь быть красивее, — отозвалась сверху Кейти. — Кловер собирается быть самой красивой на свете.
— А я буду еще красивее, чем самая красивая на свете, — упорствовала бедняжка Элси. — И я буду большая и буду знать все секреты. И все тогда будут добрыми ко мне и никогда не будут убегать и прятаться, и почты никакой не будет, и вообще ничего неприятного.
— А ты кем будешь, Джонни? — спросила Кловер, желая переменить тему, так как тон Элси становился все более плаксивым.
Но у Джонни не было сколько-нибудь ясных представлений о будущем. Она только засмеялась и очень крепко сжала руку Дорри — и это было все. Дорри оказался более откровенным.
— Я собираюсь каждый день есть индейку, — объявил он, — и пудинги, не вареные, а такие — маленькие, печеные, с блестящей темной корочкой, и на них будет много соуса. А я буду такой большой, что никто не скажет: «Три порции — вполне достаточно для маленького мальчика».
— О, Дорри, ты обжора! — воскликнула Кейти, а все остальные неудержимо расхохотались.
Дорри был глубоко оскорблен.
— Сейчас же пойду и скажу тете Иззи, как ты меня обозвала, — сказал он, вскакивая ужасно сердитый.
Но Кловер, которая была прирожденной примирительницей, схватила его за руку, и в ответ на ее уговоры и мольбы Дорри наконец сказал, что останется; тем более что все остальные тоже стали очень серьезны и пообещали ему больше не смеяться.
— А теперь твоя очередь, Кейти, — сказала Сиси. — Расскажи, кем ты будешь, когда вырастешь.
— Я не знаю точно, кем я буду, — отозвалась сверху Кейти. — Конечно же я буду очень красивой. Ну, и хорошей, если смогу. Только не такой хорошей, как ты, Сиси, потому что, наверное, приятно прокатиться верхом с молодыми джентльменами, иногда. И еще я хотела бы иметь большой дом и отличнейший сад, и тогда вы все могли бы приезжать и жить у меня, и мы играли бы в саду, а Дорри ел бы индейку пять раз в день, если б захотел. И у нас была бы машина, чтобы штопать чулки, и другая, чтобы убирать в ящиках стола, и мы никогда не шили бы, не вязали и не делали ничего такого, что нам не хочется. Вот кем я хотела бы быть. А теперь я расскажу вам, что я собираюсь делать.
— Разве это не одно и то же? — спросила Сиси.
— Конечно нет! — ответила Кейти. — Это совсем другое. Я собираюсь сделать что-нибудь замечательное. Я еще не знаю, что именно, но, когда вырасту, узнаю. — Бедняжка Кейти всегда говорила «когда я вырасту», забывая о том, насколько она уже выросла. — Может быть, — продолжила она, — я буду выходить на лодке в море и спасать утопающих, как девочка в той книжке, которую мы читали. Или, может быть, я возьму и стану сиделкой в госпитале, как мисс Найтингейлnote 4. Или возглавлю крестовый поход и поеду перед войском на белой лошади в доспехах, со шлемом на голове и священным знаменем в руке. А если я всего этого не буду делать, то буду рисовать картины или петь или стану скальп… скульптором — как их там называют? — буду делать фигуры из мрамора. Во всяком случае, что-нибудь делать я непременно буду. И когда тетя Иззи увидит это и прочитает обо мне в газетах, она скажет: «Милое дитя! Я всегда знала, что она станет гордостью семьи». Люди часто потом говорят, что они «всегда знали», — заключила Кейти с проницательным видом.
— Ах, Кейти! Как это будет чудесно! — сказала Кловер, складывая руки. Кловер верила Кейти не меньше, чем Библии.
— Я не верю, что в газетах найдутся такие дураки, чтобы печатать что-нибудь о тебе, Кейти, — вставила Элси мстительно.
— Найдутся! — заявила Кловер и толкнула Элси.
Вскоре Джон и Дорри убежали куда-то по своим собственным таинственным делам.
— Ну и смешной же этот Дорри со своей индейкой, — заметила Сиси, и все снова рассмеялись.
— Если вы обещаете ничего ему не говорить, — сказала Кейти, — я покажу вам его дневник. Он вел его весной почти две недели, а потом бросил. Я нашла эту тетрадку сегодня утром в шкафу, в детской.
Все обещали сохранить секрет, и Кейти вынула из кармана дневник. Он начинался так:
'12 марта — Ришил висти днивник.
13 марта — На обед был рост биф, и картошка, и капуста, и яблочный совус, и рисавый пудинк. Я не люблю такой рисавый пудинк как у нас. У Чарли Слэка пудинк гараздо лутше. Каша с сиропом на ужин.
19 марта — Забыл што делал. Жареные пирашки на завтрак. Дебби очень плохо их зажарила.
24 марта — Воскресенье. На обед саланина. Учил урок из Библии. Тетя Иззи сказала што я жадный. Ришил не думать столько о еде. Хачу стать харошим мальчеком. Ничево особенново к чаю.
25 марта — Забыл што делал.
27 марта — Забыл што делал.
29 марта — Играл.
31 марта — Забыл што делал.
1 апреля — Ришил больше днивник не висти'.
На этом записи обрывались. Казалось, что прошла всего лишь минута после того, как все отсмеялись, а длинные тени уже начали сгущаться, и появилась Мэри, чтобы сказать им, что нужно возвращаться домой к
