кроме них, не был ни испуган, ни удивлен. Это был сухой, искрящийся холод. Снег, покрывший землю еще в декабре, продолжал лежать и в марте, а расчищенные дорожки оставались все такими же твердыми и похрустывающими, и только белые стены с обеих сторон от них становились все выше и выше, пока над ними не стало видно ничего, кроме движущейся вереницы капоров и капюшонов, когда школьниц выводили на ежедневную прогулку. Утро за утром девочки, просыпаясь, обнаруживали, что окна покрыты толстой коркой льда, а вся вода в кувшине на умывальнике до последней капли превратилась в лед. Ночь за ночью Кловер, которая всегда очень зябла, лежала в постели дрожа и не могла уснуть, несмотря на горячие кирпичи, положенные к ногам, и кучу пальто и плащей, наваленных на нее Кейти. Самой Кейти холод казался скорее бодрящим, чем гнетущим. Было что-то в ее крови, что отзывалось жизнью на жестокое пощипывание мороза, и она удивительным образом набиралась новых сил в эту зиму. Но долгие метели сказывались и на ее настроении. Она тосковала о весне и о доме, хоть и не хотела в том признаться, и чувствовала необходимость перемен в их однообразной жизни, где томительные дни казались неделями, а недели растягивались и становились почти такими же длинными, как месяцы в другом климате.
Девочки прибегали ко всевозможным средствам, чтобы сохранить живость и бодрость в это мрачное время года. В школе одно за другим возникали повальные увлечения. Одно время это было «брызганье», когда на всех лицах и пальцах то и дело появлялись пятна туши и едва ли осталась во всем заведении хоть одна расческа или щетка для волос, пригодная для употребления по назначению. Затем возникла страсть к плетению кружев, ее сменила лихорадка вышивания, когда все одновременно проникались любовью к одному и тому же узору и снимали и переснимали его друг у друга, пока наконец уже никто не мог вынести его вида. Один раз Кловер насчитала восемнадцать девочек, одновременно трудившихся над одинаковой вышивкой — крестом и узелками — для подушечки для булавок. Позднее наступил недолгий период декалькоманииnote 59, а затем пришла безумная страсть к альбомам, когда 33 девочки из 39 купили альбомы, переплетенные в красный сафьян, и стали собирать автографы и изречения. Здесь также проявилась склонность к повторениям.
Салли Остин добавила к своему автографу следующие строки собственного сочинения:
Девочки нашли это двустишие очаровательным, и по меньшей мере десяток из них позаимствовал его, и в половине школьных альбомов вы смогли бы прочитать: «Когда, альбом листая на досуге…»
Эстер Дирборн вписала в альбом Кловер: «Без осторожности нет и доблести». Почему она это написала или почему это было более подходящим для Кловер, чем для кого-либо другого, — этого никто не знал; но изречение стало популярным и повторялось снова и снова с самыми разными, аккуратно выведенными подписями. Было и соперничество — кто сможет похвастаться самой большой коллекцией автографов. Некоторые девочки писали домой и просили прислать им автографы каких-либо известных особ, а затем вклеивали их в свои альбомы. Всех, впрочем, превзошла Роза Ред.
— Я когда-нибудь показывала вам мой альбом? — спросила она как-то раз, когда почти все девочки собрались в классной.
— Нет, никогда! — закричало множество голосов. — Дай посмотреть!
Конечно, дам. Сейчас принесу, если хотите, — ответила Роза любезно.
Она пошла в свою комнату и вернулась со старой, бесцветной и потрепанной книгой в руках. У некоторых девочек был разочарованный вид.
— Обложка не очень хороша, и на днях я собираюсь отдать ее в переплет. Но, понимаете, это старый альбом, не школьный но он очень дорог мне. — Она сентиментально вздохнула. — Здесь автографы всех моих друзей.
То, как Роза сказала это, произвело сильное впечатление на девочек. Но когда они начали листать страницы альбома то были еще более поражены. Очевидно, Роза была в дружеских отношениях с самыми выдающимися людьми. Половина автографов принадлежала джентльменам со всех концов света.
— Только послушайте! — воскликнула Луиза и прочла:
— Вы никогда не слышали о нем? Младший брат испанского короля, — ответила Роза небрежно.
— Вот это да! А это — только послушайте! — воскликнула Энни Силсби и прочла:
Твоего верного слугу,
— Знаю ли я Антонио де Валамброза! Смею думать, что да, — ответила Роза. — Никто в нашей стране, я полагаю, не знает его лучше, чем я.
— И он написал это для тебя?
— Ну а как еще могла эта запись оказаться в моем альбоме?
Возразить было нечего, и с того дня Роза стала в представлении Беллы и остальных совершенно выдающейся особой. Кейти, однако, была не настолько глупа и, как только застала Розу одну, приступила к ней с вопросом:
— Розочка-козочка, признайся! Кто написал все эти нелепые автографы в твой альбом?
— Нелепые автографы? Что ты хочешь сказать?
— Все эти графы и прочее. Нет, не отпирайся. Не улизнешь, пока не скажешь!
— А, Антонио и милый Потемкин? Ты о них говоришь?
— Конечно, о них.
— И ты действительно хочешь знать?
— Да.
— Ну, тогда… — Она разразилась смехом. — Я написала их сама — все до одного.
— Неужели? Когда?
— Позавчера. Я подумала, что надо осадить Лили, а то она так кичится своими автографами Уэнделла Филипса и мистера Сьюарда, что я не вытерпела — просто села и исписала всю книжку. Это заняло всего полчаса. Я и еще хотела написать. У меня одно даже было совсем готово:
Но я побоялась, что такое даже Белла не проглотит, так что пришлось вырвать страницу. Но теперь я жалею, что вырвала, потому что уверена — эти дурочки во все поверили бы. Понимаешь, — добавила она в виде пояснения, — это было написано им в последние минуты жизни, чтобы сделать одолжение одному из моих предков.
— Плутовка! — воскликнула Кейти, смеясь. Но она сохранила секрет Розы, и я полагаю, что некоторые из хиллсоверских девочек и до сей поры верят в подлинность этого чудесного альбома.
Спустя некоторое время пришло печальное для Беллы известие. Ее отец умер. Они жили в Айове,
