Улицы города заполнены автомобилями. В одном из окон домохозяйка, закутав голову тюрбаном, выбивает пыль из ковра. В пригородных сквериках десятки садовников подрезают фруктовые деревья. Военный отряд стоит в почетном карауле, пока офицер, препоясанный трехцветной лентой, проводит инаугурацию генеральской статуи.
Коровы на лугах, виноградари в виноградниках, лесорубы в лесах, связки альпинистов в горах. Почтальон, с трудом катящий велосипеде по узкой извилистой дороге. Прачки на берегу реки, дорожные рабочие на обочине дорог, фермерши, задающие корм курам. Дети, выходящие парами на школьный двор. Одинокая вилла в стиле fin de-siecle среди огромных стеклобетонных строений. Маленькие миткалевые занавески на окнах, посетители на террасах кафе, греющаяся на солнце кошка, увешанная пакетами дама, которая ловит такси, часовой на посту перед официальным учреждением. Мусорщики, заполняющие мусороуборочные машины, монтажники, устанавливающие леса для окраски фасадов. Няни в скверах, букинисты вдоль набережных; очередь перед булочной, господин, выгуливающий собаку, другой господин, сидящий на скамейке и читающий газету, третий господин, наблюдающий за тем, как рабочие сносят целый квартал. Полицейский, регулирующий движение. Птицы на деревьях, лодочники на реке, рыбаки на берегу. Галантерейщица, поднимающая железный занавес своей лавки. Торговцы каштанами, сантехники, продавцы газет. Покупатели на рынке.
Прилежные читатели читают в библиотеках. Преподаватели проводят занятия. Студенты ведут конспекты. Бухгалтеры выстраивают столбики цифр. Ученики кондитеров начиняют масляным кремом ряды булочек. Пианисты разучивают гаммы. Сидя за столами, задумчивые и сосредоточенные писатели выписывают строчки слов.
Нравоучительная картинка. Надежное пространство.
Постель
Давно уже я привык укладываться в письме.
Как правило, страницу используют вдоль ее наибольшей стороны. То же самое — с постелью. Постель (или, если угодно, страница) — это прямоугольное пространство, скорее длинное, чем широкое, в которое или на которое обычно укладываются вдоль. Кровати в «итальянском стиле» встречаются лишь в волшебных сказках (например, Мальчик-с-пальчик и его братья, семь дочек Людоеда) или в совершенно непривычных и обычно суровых условиях (исход, последствия бомбежки и т. д.). Даже когда кровать используют самым обыкновенным образом, вдоль, но спать в ней вынуждены несколько человек одновременно, то это почти всегда признак какого-то бедствия: кровать — это приспособление, задуманное для ночного отдыха одного или двух, но не более, человек.
Итак, постель — это идеальное индивидуальное пространство, простейшее пространство для тела (постели-монады), которое вправе сохранить за собой даже человек, обремененный долгами: приставы не наделены полномочиями конфисковывать
Постель = стапель.
«Двадцать лет спустя», «Таинственный остров» и «Джерри-островитянина» я прочел, лежа на животе, на своей кровати. Кровать становилась хижиной трапперов, спасательной шлюпкой в бурном океане, баобабом, охваченным пожаром, палаткой в пустыне, ложбинкой, в нескольких сантиметрах от которой враги проходили несолоно хлебавши.
На своей кровати я много путешествовал. Чтобы выжить, я брал с собой сахар, который таскал из кухни, и прятал его под подушкой (от песка все чесалось…). Страх — даже ужас — не оставлял меня, несмотря на защиту простыней и одеял.
Кровать: место смутной опасности, место противоречий, пространство одинокого тела, обремененного эфемерными гаремами, ограниченное пространство желания, невозможное место укоренения, пространство мечты и Эдиповой ностальгии:
Я люблю свою кровать. Она у меня чуть больше двух лет. Раньше она принадлежала одной из моих знакомых; она переехала в такую крохотную квартирку, что ее кровать. — совершенно стандартных размеров — едва умещалась в предусмотренной спальне, и она поменяла ее на ту, которая была у меня и которая оказалась чуть у?же.
(Когда-нибудь помимо прочих историй я напишу — смотри следующую главу — историю своих кроватей.)
Я люблю свою кровать. Люблю валяться в кровати и, не отрываясь, смотреть на потолок. Я бы охотно посвятил ему бо?льшую часть своего времени (и, главным образом, утро), если бы занятия, считающиеся более насущными (устанешь перечислять), так часто мне не мешали. Я люблю потолки, люблю лепнину и розетки: они часто меня вдохновляют, а переплетение гипсовых фиоритур легко отсылает меня к другим лабиринтам, сплетаемым фантазиями, идеями и словами. Но о потолках уже никто не задумывается. Их делают безнадежно прямоугольными или, чего хуже, оснащают так называемыми декоративными балками.
Прикроватным столиком мне долгое время служила широкая доска. За исключением твердой пищи (когда я остаюсь в кровати, то обычно есть не хочу) там находилось все, что мне требовалось, как необходимое, так и бесполезное: бутылка минеральной воды, стакан, пара маникюрных ножниц (к сожалению, зазубренных), сборник кроссвордов уже процитированного Робера Сипьона (пользуясь случаем, я хотел бы его немного поправить: в 43-й решетке указанного и в остальном безупречного сборника он — тихонечко — написал «ne?anmoins»{2} с двумя «m», что, разумеется, разрушало соответствующую горизонталь (нельзя же писать «assomnoir»
