вязанку бамбука, которую она сбросила в нашем лагере. С ней были два малыша, которых она привела для нашего рассмотрения. Она села под протекающей крышей нашего входа, предусмотрительно подогнув свои ноги.
Наверное, через 20 минут после их прихода, кто?то позвал меня сказать, что у нас посетители. Здесь ничто не делается быстро. Дождь слегка уменьшился, и я направилась к ним прямо через грязную жижу. Грязь и костыли обычно плохо сочетаются друг с другом.
Один из наших представил меня Абубе («бабушке»). Я посмотрела на её лицо, пронизанное многочисленными морщинками, которые окружали её глаза. Мгновенно я полюбила её.
Её глаза блеснули, когда она рассказывала о том, как потеряла детей на войне. Молчаливое сожаление матери, которая хоронит свои детей – распространенное дело здесь. Её сын умер на этой войне. Её невестка оставила детей у дверей бабушки, потому что её новый муж не захотел их. Я посмотрела на ангельские личики детей, восьми и десяти лет. Очевидно, что бабушка любила их. То, что она привела их сюда, было самое последнее решение.
Она стала описывать, насколько тяжела её жизнь с болями в коленях. Она не может работать, чтобы зарабатывать на жизнь или даже делать обычные вещи по дому, что не означает загрузить посуду в посудомоечную машину или забросить одежду в стиралку. Обычные вещи по дому, которые каждый из нас рассматривает как ежедневный ручной труд, значат: пройти два километра, чтобы найти воду, закачать воду в двадцатилитровые посудины (я даже не могу сдвинуть одну из них, тем более тащить!) и отнести их на своей голове, стирка одежды руками, сбор хвороста и готовка еды на открытом огне, обработка домашнего поля и так далее. Моё сердце выпрыгивало.
Эти дети принадлежали своей бабушке. Они итак почти всё потеряли. Я почувствовала в своём духе лёгкое побуждение помолиться за её колени.
Итак, я спросила её: «Абуба, могу ли я помолиться Иисусу, чтобы исцелились Ваши колени? Потом Вы сможете забрать детей домой с собой, и сможете сами заботиться о себе». Её глаза смягчились, и она с желанием кивнула.
Я присела в грязь и возложила руку на её колени. Я повелела им стать целостными и запретила всякой боли в её теле. Это была простая молитва. Этой молитвой молятся мои пятилетки. На это потребовалось две минуты.
Я посмотрела на неё, выражение её лица не изменилось. Она продолжала вовсю смотреть на меня всё время. У неё не было никакой принимающей позы, как многие делают на Западе. Она просто ожидала и смотрела, как я молюсь. Иисус прошептал в мой дух: «Пусть она проверит себя».
Часто кажется, что именно проверка исцеления и высвобождает его полноту. Я встала из грязи, которая теперь покрыла нижние края моей юбки. Я сказала ей встать и согнуть колени. «Абуба, кейф интум? Гивайя калаас?» (Бабушка, как ты? боль ушла?)
Она встала и начала топать по земле. Потом она начала приседать на корточки, вверх и вниз. Вид облегчения и радости был на её лице, и она начала смеяться почти недоверчиво. Потом она начала танцевать. Её колени были полностью исцелены! Она не сказала ни слова; её лицо и действия говорили за неё.
Она обняла меня и вручила бамбуковую связку. С походкой, скинувшей половину возраста, она взяла своих внуков в руки и, произнеся напоследок: «шуркан» (спасибо), исчезла за воротами.
Я стояла, держа её бамбуковую связку, смотря как, она уходит. Она до сих пор стоит в углу моей комнаты. Она служит мне напоминанием о сверхъестественной реальности, которую Бог желает вплетать в наше ежедневное хождение по жизни. Это чудо не предназначено только для избранных, особо помазанных. Есть простые чудеса детской веры, которые происходят в грязи вокруг нас, когда мы учимся жить Божьим сердцем любви.
«Мама, мама, мама, нина деру футбол» (мы хотим играть в футбол).
«Аий, ана ариф итакум деру футбол» (Да, я знаю, что вы хотите играть в футбол).
В тот момент времени я, однако, не могла дать им футбольные мячи. Не потому что я не хотела дать им мячи. У нас просто не было денег для этого. У нас едва хватало на еду. У меня не было возможности ответить на желание их сердца. Но я знала Кое–кого, кто мог сделать это!
Три недели мальчишки подходили ко мне и просили мячи. Около четырёх вечера небольшая группа, возглавляемая одним из старших мальчиков, постучалась в мою дверь. «Мама, мы хотим играть в футбол».
Вновь я объяснила, что не могу дать им футбольные мячи, но я хотела, чтобы они были у них. Они улыбнулись. Я предложила: «Давайте попросим у Папы футбольные мячи». (Папа – это то, как я называю нашего Небесного Отца. Он наш Папа на Небе. Вы можете назвать это моим личным, современным переводом еврейского слова Авва).
«Я не могу дать их вам сейчас, но Он может».
И так было день за днём, вечер за вечером, совместная молитва о футбольных мячах накрывала наш лагерь. Я восхищалась тем, как Бог двигался. Это уже стало больше, чем молитва о возможности поиграть в футбол.
В нашей части Африки нет почтовой или банковской инфраструктуры. Если мы хотим забрать свою почту или получить перечисления, мы должны отправиться в восьмичасовое путешествие в Уганду по труднопроходимым дорогам, часто страдающим от местной нестабильности. И вот пришло время для ещё одного такого путешествия, и я надеялась, что получу кое–какие перечисления. Наша семья имела еды на три дня. Потребуется один день на дорогу, второй день на дела и ещё день на возвращение. Время поджимало.
Я оставила подругу, которая посещала нас в то время, чтобы присмотреть за нашим лагерем на время моего отсутствия. Я помахала на прощание и вышла из ворот на автобусную остановку в предрассветном сумраке. Вскоре я уже ехала, окруженная козлами и курами, единственная белая на многие километры вокруг. Когда наш металлический монстр, кряхтя и воя, ехал своей дорогой по пути к городу, где был наш банк, я молилась: «Иисус, пожалуйста, позаботься о моих детях. Пожалуйста, пусть там будут деньги».
Спустя восемь часов мы докатились до границы города Аруа, нашего ближайшего места контакта с внешним денежным миром. Я нашла комнату в местной гостинице и провалилась в глубокий сон без сновидений.
