30 ноября 1940 года. Вильнюс
На следующее утро проснулся я поздно. Понятное дело, полночи не спал, только о моей горячей любви размышлял и был очень счастлив. Проснулся я и смотрю, а на столе тот букет цветов лежит, который я вчера в цветочном магазине, для моего идеала за большие деньги купил. Забыл я вчера ей его отдать. Она же, по причине деликатности характера, не упомянула про цветы. Хотя, могла и забыть, ведь выпили мы два больших графина водки и шесть бутылок пива. Ночью я даже немного мою комнату запаскудил — два раза делал «налёты на Ригу».
Вылез я как можно быстрее из постели и думаю: «Надо эти цветы спасать, чтобы до субботы не завяли. Тогда я смогу снова подарить их моей любимой». Но у меня не было ничего, куда их можно было поставить. Тут я вспомнил, что в шкафчике у кровати, стоит какой-то эмалированный сосуд, в который я мог бы поставить их в воду. Это очень даже удобно, потому что сбоку у сосуда ручка имеется, за которую его легко в руки брать. «В самый раз — думаю я — для цветов будет. И большой, и красивый, и удобный». Пошёл я, даже не одевшись в спешке, на кухню и из крана налил в сосуд воды. Внутрь поставил цветы и показываю учительницам, которые аккурат в это время на кухне завтракали, потому что там теплее чем в других комнатах.
— Видите — сказал я — как красиво! Мы очень любим цветы, ведь мы очень культурный народ.
Но они мне ничего не ответили. Наверное им не понравилось, что я в одних труселях по дому хожу. Столько времени у них живу и ещё не отвыкли от буржуйских предрассудков. Тупой народ!
Вернулся я в свою комнату и цветы на окно поставил, чтобы она — царица моего сердца — увидела, какое у меня к ней уважение. Потом, когда я заметил, что она занавеску на окне отодвинула (то есть проснулась уже), марш для неё на шарманке сбацал. Очень мне этот социалистический инструмент нравится. Не надо долго учиться, ноты тоже не нужны, и, если у кого-то есть способности, очень быстро может себе и другим, днём и ночью, жизнь украшать. Да.
Ну, дождался я субботы. Обул новые сапоги. На голову вылил половину флакона самого лучшего в мире одеколона «ДЫХАНИЕ СТАЛИНА». Нацепил двое часов. Потом в букетом цветов пошёл я на свидание с моей возлюбленной. Но долго её ждал. Даже замёрз изрядно, потому что начались сильные морозы. Но любовь меня хорошо согревала и я как-то дождался своего идеала. В ручку её, естественно, поцеловал и торжественно вручил букет цветов. А она не хочет брать. Говорит:
— Жаль, что они не остались в том красивом сосуде, в котором стояли на окне. Мне негде держать эти цветы, потому что мой сосуд, так же как и твой, мне иногда требуется по ночам.
Ну, я понёс букет в руке. И очень даже красиво это выглядело. Она себе в шляпке с пером и на высоких каблуках шурует по улице. А я же в сапогах из настоящей французской гемзы, при двух часах и с букетом цветов, под ручку её веду… Надо будет обязательно уговорить её сфотографироваться вместе на память о нашей любви. И надо не забыть сами сапоги сфотографировать, чтобы в будущем, когда я вернусь в Советский Союз, у меня было доказательство, что они у меня в самом деле были.
Пришли мы в кино. Я для нас весь ряд выкупил, чтобы она знала, что я не абы кто. Так что сидим мы там только вдвоём и на экран глядим. Но показывали какое-то польское свинство, которое меня совсем не интересовало. А она так смеялась, что все люди в кинотеатре на нас оглядывались. Особенно когда она, заливаясь от смеха, начинала икать.
Попробовал я в темноте её за ручку взять. И ничего, совсем не протестовала. Собирался даже обнять её, но вспомнилась мне та история с ларечницей в Лиде. Если та — подумал я — нос задирала, то что говорить про эту! Оставил я эту идею. Может ещё на публике в морду заедет, или кричать начнёт… С этими буржуйками любовные дела надо решать очень осторожно.
После кино пошли мы ужинать в ресторан. Она снова назаказывала разных разностей… даже сверх меры. Водки мы в этот раз выпили аж четыре графина. И таким образом очень приятно провели время. И я заметил, аппетит у неё отменный. А водку жрёт ещё лучше меня. Я даже удивился. Но наверное такой обычай у польских дам из высших кругов.
После ужина мы пошли домой. Погода была довольно хорошая, так что и прогулка у нас вышла приятная. Плохо только то, что у неё ноги от тесной обуви начали болеть. Ну я её около километра, на закорках, до дома нёс. А на прощание спросил её очень серьёзно:
— Скажите мне, Ирен Антоновна, могу ли я надеяться на ваши чувства ко мне?
Она хотела мне что-то на это ответить, но её стошнило, так что она начала делать «налёты на Ригу». Я отошёл немного в сторонку, чтобы она мне не забрызгала новые сапоги и ждал. Ну, успокоилась она немного, и я ей тот вопрос повторил. А она мне сказала:
— Пока я довольна вами. Вы неплохой кавалер и даже не очень скупой. Только хочу я у вас ещё 20 рублей одолжить — холодно стало, в понедельник надо покупать дрова для печки.
Я с большой охотой дал ей эти деньги и тот вопрос повторил. А она говорит:
— А почему бы и нет? На то я и есть. Только сейчас я очень устала и хочу спать. Кроме того, ужин не пошёл мне на пользу.
Мы попрощались. Я её в ручку поцеловал и букет вручил. А она говорит:
— За цветы спасибо. Обойдусь без них. Они уже завяли и не совсем чистые. Возьмите их себе на память обо мне.
Вот так мы романтично распрощались. Договорились, что в следующую субботу пойдём в другой кинотеатр. Словом, все прошло как в красивом романе из книги, или как в кинокартине.
Пошёл я домой. Когда она свет потушила, то я для неё, по обычаю, на шарманке вальс сыграл для сна. А потом, до двух часов ночи я ей пел разные песни о любви, очень громко и трогательно.
Наконец и я пошёл спать, но долго не мог уснуть. И так, размышляя, пришёл к убеждению, что всё же эти буржуйки лучше наших советских. Ведь с нашей-то что?… Пойдёшь в кино, а из кино вместе спать. Ну и всё. А тут надо находиться, навздыхаться, руки нацеловать, пока чего-то получится. Мне стало понятно, что я герой очень романтической истории и ещё больше стал уважать себя. Ведь если такая важная персона одарила меня своими чувствами, то, понятное дело, я не абы кто!.. А если она без брака не захочет со мной водиться, то что тогда?… Ну, естественно, женюсь на ней. Даже с большим удовольствием. Вот это была бы подходящая для меня жена! Все наши офицеры очень завидовали бы такой женушке! Одета как куколка, изящная, деликатная, культурная!..
А Дуня?… Я вспомнил про неё. Что же, Дуня для меня не пара. Хотя, никакой любви с ней и не было. Да, нечего нам было вечером делать, пошли мы вместе спать, как это обычно бывает.
Потом я подумал, что всё же необходимо Дуне сразу сообщить, чтобы она мне голову не морочила и меня не ждала, потому что слишком простая она для меня. Так что я встал и свет зажёг. Чтобы поднять настроение, на шарманке три раза марш сыграл и потом принялся писать письмо, т. к. боялся что утром все самые лучшие мысли из головы улетучатся.
«Уважаемая товарищ Дуня Ивановна!
Имею честь сообщить вам, что из нашей любви в будущем ничего не получится и быть её не может, и прошу этого даже не ожидать, и глупости эти из головы навсегда выкинуть.
Пишу это, будучи стойким комсомольцем и идейным человеком, после долгих и серьёзных размышлений. Не имею ничего против вас как человека, потому что да, вы мне немного нравились. Но принимая во внимание мою высокую должность и важные для Советского Союза функции, я не могу фамильярничать с кем попало. Это вполне очевидно и естественно для любого умного человека, что для меня, офицера непобедимой Красной Армии, вы особа слишком низкого социального положения и не обладаете никакой такой культурностью.
Я часто бываю на разных торжественных собраниях и встречаюсь с очень известными личностями. Поэтому мне нужна такая жена, которая умела бы поддерживать как положено честь Красной Армии и Советского Союза. Вы же даже прилично есть не умеете: чавкаете, ходите как корова, в носу пальцем ковыряетесь и относитесь к чернорабочему элементу. Вследствие вышесказанного, вы можете выставить меня на посмешище и в моём имени унизить Красную Армию.
Кроме того, мне сильно не понравилась ещё одна вещь. Вы, как хорошо известно, находитесь в родстве с семьёй Моргалова, который несомненно был английским агентом, потому что распускал вредные для Советского Союза и Германии слухи, якобы между этими братскими народами могла быть война.
