Дэвид искал что-то в задней части ящика.
— Вот еще, — наконец произнес он, достав стопку снимков в тяжелых рамках, которые спрятали в самый дальний угол подальше от глаз.
— Что там? — Я тут же отложила альбом, который держала в руках.
Он перебирал их в руках.
— Еще одна свадьба. Догадываюсь, что вашей бабушки.
Эйлвин в один миг был забыт.
— О, дайте же мне посмотреть!
Мы перенеслись в годы Первой мировой войны, эпоху узких юбок и громадных шляп. Группа людей позировала на стульях, как члены королевской семьи; высокие воротники и пальто-визитки, а на лицах невероятно торжественное выражение. Моя бабушка — молодая невеста с пышной грудью — была в кружевном наряде, ее супруг казался одного с ней возраста. Несмотря на темную одежду и длинные усы, у него был веселый и беззаботный вид.
— Он кажется забавным, — сказала я.
— Думаю, таким он и был.
— А это кто? Вот этот старик с баками и в килте?
Дэвид заглянул через мое плечо.
— Вероятно, отец жениха. Не правда ли, он великолепен?
— Какой он был?
— Судя по всему, довольно интересный персонаж — называл себя Бейли из Кернихолла. Их семейство с давних пор проживало в этих местах, и, согласно легенде, он обычно ужасно манерничал и строил из себя важную персону, в то время как на деле у него ни гроша за душой не было.
— А где отец моей бабушки?
— Вот этот впечатляющего вида джентльмен, я полагаю. Этот был совершенно из другого теста. Биржевой маклер в Эдинбурге. Он заработал много денег и умер богатым человеком. А ваша бабушка, — добавил Дэвид тоном профессионального юриста, — была его единственным ребенком.
— Вы хотите сказать, что она стала наследницей?
— Да, можно и так выразиться.
Я снова посмотрела на фотографию, на торжественные незнакомые мне лица предков, людей, благодаря которым я появилась на свет со всеми своими недостатками и маленькими талантами… Людей, которым я была обязана своим лицом, веснушками и светлыми нордическими волосами.
— Я никогда даже не слышала о Кернихолле.
— А вы и не должны были услышать. Он изветшал и пришел в такое запустение, что в конечном счете его снесли.
— Значит, моя бабушка никогда там не жила?
— Думаю, жила год или два и, вероятно, в самых ужасных условиях. Но когда ее муж умер, она переехала сюда, купила «Элви» и здесь вырастила своих детей.
— Значит… — начала я и осеклась. Я никогда особенно не задумывалась об этом и принимала как должное тот факт, что после смерти мужа бабушка осталась если и не богатой вдовой, то определенно хорошо обеспеченной. Но оказалось, что это было совсем не так. «Элви», как и все в нем, было куплено за счет ее собственного наследства и принадлежало целиком и полностью ей. И получалось, что все это не имело никакого отношения к отцу Эйлвина.
Дэвид выжидающе смотрел на меня.
— Значит что? — напомнил он наконец.
— Ничего. — Я смутилась. Вопрос денег всегда заставлял меня испытывать дискомфорт — черта, которую я унаследовала от своего отца, — и я поспешила сменить тему. — Кстати, откуда вы столько знаете обо всех этих людях?
— Я же веду дела семьи.
— А… Ясно.
Дэвид закрыл альбом с фотографиями.
— Вероятно, нам лучше убрать все это на место…
— Да, конечно. И Дэвид… Я не хочу, чтобы бабушка узнала, что я задавала вам все эти вопросы.
— Я не скажу ей ни слова.
Мы положили альбомы и фотокарточки туда, откуда их достали, и задвинули ящик. Я поставила столик на прежнее место, а затем направилась к камину, нашла сигарету и прикурила ее от щепки. Распрямившись, я обнаружила, что Дэвид смотрит на меня. Ни с того ни с сего он сказал:
— Вы выглядите очень красивой. Шотландия явно идет вам на пользу.
— Спасибо, — ответила я.
Именно так хорошо воспитанные американские девушки должны отвечать, когда им делают комплимент. (Англичанки говорят нечто вроде: «О, не правда, я выгляжу просто ужасно», или «Как вы можете говорить, что вам нравится это платье? Оно же отвратительно», — что, я уверена, может отбить у людей всякую охоту говорить комплименты.)
И потом, внезапно застеснявшись и желая поскорее перевести разговор на другую тему, я предложила приготовить ему какой-нибудь напиток, а Дэвид сказал, что в Шотландии напитки не готовят, а разливают.
— Только не мартини, — возразила я. — Ты не можешь налить мартини, пока не приготовил его. Это же очевидно.
— Да, здесь вы правы. Хотите мартини?
Я задумалась.
— А вы знаете, как его готовить?
— Смею надеяться.
— Мой отец говорит, что только два человека во всей Британии могут приготовить настоящий мартини, и он — один из них.
— Тогда я, должно быть, второй. — Дэвид подошел к столику и засуетился над бутылками, льдом и лимонной цедрой. — Чем вы сегодня занимались?
Я рассказала ему обо всех событиях дня вплоть до того момента, как приняла горячую ванну, а затем легла в постель. В заключение я добавила:
— Вы никогда не догадаетесь, что мы запланировали на завтра!
— Не догадаюсь. Расскажите.
— Мы с Синклером собираемся на прогулку по Лейриг-Гру!
Это произвело впечатление, что мне польстило.
— В самом деле?!
— Да. Гибсон довезет нас до Бремора, а вечером встретит в Ротимурчусе.
— А какая завтра предвидится погода?
— Гибсон заверил нас, что чудесная. Он сказал, что ветер разгонит облака и будет «страсть как жарко».
Я смотрела на Дэвида и любовалась его загорелыми руками, темными аккуратно подстриженными волосами и широкими плечами под мягким синим бархатом сюртука. Под влиянием импульса, я спросила:
— Не хотите поехать с нами?
Он направился ко мне через комнату с двумя бокалами в руках, в которых искрился золотистый напиток со льдом.
— С огромным удовольствием поехал бы с вами, но завтра я весь день буду занят.
Я взяла бокал у него из рук и сказала:
— Ну, может, в другой раз.
— Да, возможно.
Мы улыбнулись друг другу, подняли бокалы и отпили. Мартини был восхитительным, прохладным и обжигающим одновременно.
— Я напишу отцу, что встретила второго эксперта по мартини, — заявила я, а затем вдруг кое-что
