пугающе ярко освещен, и во всем здании висела тяжелая, давящая тишина. Дремавший за конторкой портье выкатил на нее глаза и принялся подавать знаки на языке глухонемых. Эдипу подмывало показать ему средний палец и посмотреть, что получится. Однако она прошла прямо вперед, и тут же на нее навалилась глубокая усталость. Портье провел ее в комнату, украшенную репродукцией картины Ремедиос Варо, – плавные извивы абсолютно безмолвных коридоров напоминали улицы Сан-Нарцисо. Заснула она почти мгновенно, но тут же пробудилась, так как в зеркале напротив кровати ей почудился какой-то кошмар. Нет, ничего особенного, просто показалось, ничего она там не увидела. Когда Эдипа наконец крепко заснула, то во сне увидела своего мужа Мачо; они занимались любовью на теплом и тихом пляже, каких она в Калифорнии никогда не встречала. Проснувшись утром, она обнаружила, что сидит на кровати, прямая как стрела, и тупо рассматривает в зеркале свое изможденное лицо.
Издательство «Аналой» она отыскала в маленьком офисе на Шеггак-авеню. Книги «Пьесы Форда, Уэбстера, Турнера и Уорфингера» в наличии не оказалось, но, выдав чек на 12 долларов 50 центов, Эдипа получила адрес склада в Окленде и квитанцию об оплате, чтобы показать тамошним сотрудникам. Книгу она приобрела только в середине дня. Быстро пролистав фолиант, нашла строки, которые мучили ее все это время. И застыла под пробивающимся сквозь листву солнцем.
Отступят звезды, не спасет и вера, – гласил текст. – От Анжело безжалостных курьеров.
– Нет, – запротестовала Эдипа вслух. – От той химеры, что зовут Тристеро. – В карандашной пометке на экземпляре Дриблетта упоминалось о каких-то вариантах. Но предполагалось, что его экземпляр – точная перепечатка из книги, которую она держала в руках. Заинтригованная Эдипа обнаружила, что в ее томе имеется примечание:
Эта строка есть только в издании ин-кварто (1687 г.). В издании ин-фолио, вышедшем ранее, заключительная строка опущена. Д'Амико считает, что Уорфингер, вероятно, дерзко намекнул на некоего высокопоставленного придворного и что последующая «реконструкция» на самом деле была работой печатника Иниго Барфстэйбла. Сомнительная Уайтчепеловская[72] версия (ок. 1670 г.) дает вариант «Задиру победят три старых изувера», который, помимо того что вводит тяжеловесный александрийский стих, синтаксически едва ли имеет смысл, если не принимать во внимание весьма неортодоксальный, но убедительный аргумент Дж.-К. Сэйла, рассматривающего эту строку как каламбур или анаграмму, скрывающую слова «тристеро dies irae[73]». Тем не менее следует отметить, что даже при таком толковании достоверность строки остается под большим вопросом, поскольку мы не знаем точного значения слова тристеро и можем лишь предполагать, что это псевдоитальянское производное от triste («негодный», «испорченный»). Кроме того, Уайтчепеловское издание – это лишь фрагмент, который – как мы уже неоднократно указывали – содержит столько грубых ошибок и искажений, что вряд ли ему можно доверять.
Откуда же взялась строка о Тристеро в экземпляре Цапфа, недоумевала Эдипа. Может, было еще одно издание помимо ин-кварто, ин-фолио и Уайтчепеловского фрагмента? В предисловии, которое, как на сей раз было указано, написал профессор английской литературы Калифорнийского университета Эмори Бортц, об этом не упоминалось. Эдипа потратила целый час, просматривая все сноски, и ничего не нашла.
– Черт бы его побрал, – крикнула она, завела машину и поехала в Беркли искать профессора Бортца.
Она забыла взглянуть на дату выхода книги – 1957 год. Иной мир. На кафедре английской литературы ассистентка сообщила Эдипе, что профессор Бортц у них больше не работает. Он преподает в колледже Сан-Нарцисо, штат Калифорния.
Ну, разумеется, криво усмехнулась Эдипа, где же еще. Она записала адрес и уехала, пытаясь вспомнить фирму, переиздавшую пьесу. Не смогла.
Была середина летнего буднего дня. Во всех знакомых Эдипе университетах в такое время было пусто – но только не в этом. Она съехала вниз по склону от Уилер-Холл и через Сатер Гейт въехала на площадь, заполненную бриджами, джинсами, голыми ногами, светлыми волосами, очками в роговой оправе, блестящими на солнце велосипедными спицами, сумками с книгами, хлипкими столиками, свисающими до земли подписными листами, плавающим в фонтане мусором, плакатами с не поддающимися расшифровке аббревиатурами ФСМ, ЯАФ, ВДС и болтающими нос к носу студентами. Она двигалась между ними со своей инкунабулой, загадочная, пугливая и отчужденная; она желала стать к ним ближе, но понимала, что поиски в альтернативных вселенных могут занять слишком много времени. Учеба Эдипы пришлась на те годы, когда равнодушие, подозрительность и национальная склонность к определенного вида патологии, которую можно было излечить только смертью, распространились не только на студентов, но и на те сферы деятельности, в которых им предстояло работать, и Беркли в этом отношении совсем не походил на тихий и сонный колледж из ее прошлого; скорее, он был сродни тем восточным или латиноамериканским университетам, о которых ей доводилось читать, – об этих очагах особой и автономной культуры, где сомневаются даже в самых обожаемых кумирах, приветствуются самые резкие разногласия, а из многих возможностей предпочтение отдается смертельно опасным доктринам – вот где кроется угроза для правительства. Впрочем, пересекая шоссе Бэнкрофт вместе со светловолосыми подростками на урчащих «хондах» и «судзуки», она слышала только английский язык – американский английский. Но где были секретарь Джеймс,[74] секретарь Фостер и сенатор Джозеф, эти милые слабоумные боги-покровители, опекавшие умеренную молодость Эдипы? В ином мире. На параллельных рельсах иных жизненных путей, повернувших по иной цепочке принятых решений в глухие, тупиковые ветки, куда завели их всех безликие стрелочники, вместе с одинокими и забытыми, с каторжниками и беглецами от сыщиков, с психопатами, наркоманами, алкоголиками и фанатиками, среди вымышленных имен и мертвецов, которых уже никому не найти. Именно эта среда превратила юную Эдипу в поистине редкое создание, равнодушное к маршам протеста и сидячим забастовкам, но весьма искусное в изучении странных слов якобитских текстов.
Где-то на серой полосе Телеграф-авеню она остановилась заправить «импалу» и нашла в телефонной книге адрес Джона Нефастиса. Затем добралась до многоквартирного дома в псевдомексиканском стиле, отыскала его имя на почтовом ящике, поднялась по ступенькам, прошла по коридору с занавешенными окнами и оказалась перед дверью его квартиры. Стрижка ежиком, на вид такой же юнец, как Котекс, только рубашка времен администрации Трумэна[75] и расцвечена разнообразными полинезийскими сюжетами.
Представившись, Эдипа сослалась на Стэнли Котекса.
– Он говорил, что вы можете определить, есть у меня «особое чутье» или нет.
Нефастис смотрел телевизор, где группа детей плясала что-то вроде ватуси.
– Люблю смотреть на молодежь, – объяснил он. – В малышках этого возраста что-то есть.
– Мой муж тоже так считает, – сказала Эдипа. – Я понимаю.
Джон Нефастис зыркнул на нее с симпатией и выволок из рабочей комнаты свою Машину. Вид ее примерно соответствовал описанию.
– Знаете, как она работает?
– Стэнли рассказывал – в общих чертах.
После этого Нефастис пустился в путаные рассуждения о понятии, именуемом «энтропия». Это слово волновало его так же, как Эдипу тревожило слово тристеро. Но его рассуждения оказались для нее слишком сложными. Ей удалось уловить, что существует два различных вида энтропии. Один имеет отношение к тепловым двигателям, другой относится к коммуникации. Еще в 30-х годах выяснилось, что уравнения для одного вида очень похожи на уравнения для другого. Но это было лишь совпадение. Оба вида связывало только одно: демон Максвелла. Когда демон сортирует молекулы на горячие и холодные, то говорят, что система утрачивает энтропию. Но потери каким-то образом компенсируются информацией о размещении молекул, которую накапливает демон.
– Коммуникация – вот ключ ко всему, – кричал Нефастис – Демон передает данные человеку с «особым чутьем», который должен реагировать соответствующим образом. В этом ящике бессчетные миллиарды молекул. Демон собирает данные о них всех. И передает информацию о них на каком-то глубинном психическом уровне. Реципиент должен получить ошеломляющее количество энергии и выдать в ответ примерно такое же количество информации. И этот процесс – циклический. Внешне все сводится к
