Глава 10
Рис медленно шел сквозь толпу, приветствуя тех, с кем встречался взглядом. Праздник был в разгаре, и после нескольких танцев им с Энн захотелось пить.
Он увидел неподалеку стол с элем и крепким пуншем, возле него уже стоял какой-то человек, наполняя свою кружку.
Когда человек повернулся, лицо Риса удивленно вытянулось. Он знал этого мужчину. Это был Калеб Толбот. Они вместе выросли, и ему, как и Рису, было не место на этом деревенском празднике.
— Толбот? — произнес Рис, делая шаг назад. Тот, похоже, не узнал его, и Рис нахмурился. Видимо, Толбот был уже полупьян, а судя по его изможденному виду и загнанному выражению лица, не слишком хорошо себя чувствовал.
— Боже, да это ведь герцог Высокомерие, — наконец с подчеркнутой медлительностью произнес Калеб. — Пришел сюда посмеяться над моим жалким положением? Или сказать мне, что ничего другого и не ждал от меня, раз я не имею титула и всего прочего?
Рис нахмурился. Как второй сын маркиза Стратфилда Калеб действительно не имел титула. Однако был принят в высшем обществе благодаря положению его семьи и уважению, с каким другие относились к его отцу и брату Джастину, ставшему недавно графом Бэйбери. Тем не менее Рис не считал это достаточным и, организовав свой «герцогский клуб», не допускал в него людей вроде Калеба Толбота.
Сейчас он по-другому смотрел на этого человека. Ходили слухи, что после ссоры с братом Калеба уже год не принимали в обществе. Но хотя он пьян и взъерошен, костюм на нем высокого качества и отлично сшит, нечто в его внешнем облике свидетельствовало о том, что ему не место среди крестьян. И все же в его бледно-голубых глазах Рис увидел такое, что заставило его сделать шаг назад. Похожее на то, что он чувствовал в глубине души с тех пор, как узнал правду о своем рождении.
Калебу тоже не было места среди высшей знати, поэтому теперешний Рис ощутил с ним тесную связь и посочувствовал ему. Эти неожиданные эмоции смягчили его тон, когда он снова заговорил:
— Толбот, я вообще понятия не имел, что ты здесь. Эти земли принадлежат моей семье, и я приехал сюда с женой.
Калеб обвел взглядом толпу, пока не увидел Энн. Она наблюдала за ними, хотя в темноте Рис не мог понять выражение ее лица.
— Я слышал, что ты в конце концов женился на леди Энн, — фыркнул Калеб. — Ты не заслуживаешь ее. Но люди вроде тебя редко заслуживают того, что имеют. Ублюдок.
Калеб даже не подозревал, насколько его оскорбление близко к истине. В других обстоятельствах Рис ударил бы наглеца, посмевшего разговаривать с ним подобным образом, но сегодня… у него не было желания это делать. Отчасти Рис сознавал, что заслуживает хулы.
— Толбот, понимаю, что в прошлом я был… требовательным.
Мрачно засмеявшись, Калеб одним глотком осушил целую кружку пунша.
— Это не выражает того, как ты вел себя по отношению ко мне и многим другим приличным людям.
— Да, я знаю. И сожалею о моем поведении.
— Ты? О чем-то сожалеешь? — Калеб покачал головой. — Не верю. И что же могло привести вашу светлость к такой разительной перемене?
Рис колебался. Может, он и не обязан ничего объяснять, но ему хотелось, чтобы Толбот поверил его извинению.
— Недавние события, которые перевернули вверх дном мою жизнь и заставили пересмотреть мои взгляды.
Калеб пристально посмотрел на него. Сарказм и жгучая ненависть, кипевшая в его глазах, исчезли, сменившись удивленным пониманием. Столь же неожиданным для Риса, как и его собственная искренность.
— Да, я кое-что об этом знаю, — пробормотал Калеб, глядя в пустую кружку.
Рис нахмурился.
— В прошлом я не был снисходительным. Я… я… — Он умолк, не зная, что сказать. — Я приношу свои извинения.
Он вдруг подумал, что не помнит, когда в последний раз извинялся за свое поведение или хотя бы о чем-то сожалел.
— Это был самый необычный год в моей жизни, так что это подходит к целому, — пробормотал Толбот, качая головой.
Рис хотел улыбнуться, но тут Калеб посмотрел на него, и он не увидел в его взгляде прощения. Там не было ничего.
— Полагаю, я должен оценить твою попытку компенсации. — Толбот пожал плечами. — Я должен игнорировать свой внутренний голос, который говорит мне, что у тебя есть на то веские основания, и принять твои слова с милосердием, которым ты не обладал. Это бы сделало меня в конце концов более значительным человеком. Но я слишком устал, чтобы осуждать тебя или притворяться, что несколько слов могут изменить целую жизнь напыщенного превосходства.
Рис стиснул зубы, однако промолчал.
— Ты один из худших людей, кого я знал в своей жизни, — закончил Калеб, ставя пустую кружку. — И ты не можешь перечеркнуть это словами, Уэверли. Возможно, это вообще нельзя перечеркнуть.
Рис хмуро смотрел ему вслед. Может, Калеб Толбот и прав. Может, ему никогда не удастся изменить себя прежнего.
У Энн было такое ощущение, словно она подошла к пугливому жеребенку, когда встала рядом с мужем. Она улыбнулась, взяла его за руку и ласково сжала ладонь. Рис взглянул на нее, однако движение губ вряд ли можно было принять за его улыбку.
После разговора с Калебом Толботом он уже целый час выглядел отчужденным и встревоженным. Энн понятия не имела, о чем они с Толботом разговаривали, но явно о чем-то серьезном.
— Тебя что-то беспокоит? — спросила она.
Рис пожал плечами и высвободил руку.
— Это был странный вечер, — признался он.
Музыканты собирали инструменты, лишь один продолжал играть на лютне, и одинокий звук плыл в спокойном ночном воздухе.
— Потому что ты встретил Калеба Толбота? — спросила Энн, снова беря его за руку. — Не хочешь рассказать мне, о чем вы говорили?
Он искоса взглянул на нее, а затем провел свободной рукой по лицу.
— Дело не в том, о чем мы говорили. Просто… жизнь здесь, Энн… это как взгляд в некое безжалостное холодное зеркало. Я теперь впервые смотрю на себя, и вижу, что я сделал… что сказал и кем был…
Его сожаление было неожиданным и болезненным, но оно зажгло в Энн надежду, как и все перемены, которые она видела в нем со дня приезда.
— Мы все меняемся, дорогой, — прошептала она. — Удивительное в жизни то, что мы способны изменить свое поведение, свою личность. Если ты действительно хочешь быть другим человеком, ты можешь им быть. Я… я помогу тебе, если позволишь.
Рис вздрогнул. В глубине его темных глаз была такая печаль, что Энн едва не отвернулась. Значит, он считал безнадежным положение, в котором оказался, и это разбивало ей сердце.
— Другой человек, — пробормотал Рис и отвернулся. — Да, боюсь, это неизбежно. Но кто будет этот человек? Кто я?
Энн дрожащей рукой погладила его по щеке и заставила взглянуть на нее.
— Ты мой муж. И давай пойдем домой. Уже поздно.