Натянутой улыбкою, что ейСтановится неловко. ЮностьНе церемонится: я стал егоРасспрашивать, стал приставать к нему:«Скажи, скажи, здоров ли? Что с тобою?Иль ты опять влюблен в мечту, в царицуСвоих воздушных замков?» И однажды,В вечерний час, и на него нашлаМинута откровенности.XII «На днях, —Сказал он, — праздник был в монастыре,И, несмотря на зной, задумал яИдти туда, и там застать обедню,И с вынутой просфорою вернутьсяК старухе няне; но, как ни спешил я,Порядком запоздал. Застал толпуНа паперти и даже на погосте.Чтоб протесниться в церковь, нужно былоТолкаться и давить мальчишек. ЯПошел бродить по старому кладбищу;Там видел я, как кое-где, накренясьК сырой земле, подгнившие крестыЛиняли; каменные плиты былиПокрыты лишаями, желтовато —Оранжевого цвета, или мохомКоричнево-зеленым. Письмена жеСлавянские, которых уж давноНикто не разбирал, истерты былиНогами и засыпаны землей.Все навело меня на мысль, не здесь лиПокоятся останки той княжны,Которая весной в окошке мнеМерещилась…» Тут мой приятель, помню,Пустился в рассужденья. ПовторитьИх слово в слово не могу я; ноТаков, по крайней мере, был их смысл:«Я знаю, прах ее давно исчез,Рассыпался и с ветром, может быть,Вокруг меня носился вместе с пылью…Так если я спрошу тебя: кудаОсел дымок соломинки спаленной, —Ты без труда мне тотчас же ответишь:На камни, на траву, на человека;Но где рассеялось ее сознанье?В какую превратилась пыль — печаль?Или на ком ее осело чувство —Любовь ли, ненависть ли — все равно?Кто скажет? Даже ты не скажешь», —Добавил он наивно. — К нам не шлоНи философствовать, ни задаватьНеразрешимые вопросы; мыО них мечтали, и решали ихПо-своему… «Итак, вообрази, —Он продолжал, — вообрази, что еслиРоссии и теперь грозят враги,И ежели беда не за горами,То что мудреного, что то же чувствоТревоги и печали, тот же страхЗа родину проснулся в этой тени,Что веет около развалин — илиВокруг того гнезда родного, гдеТак безотрадно в страхе и тоскеПрошла ее вся молодость?.. ИначеКак это все понять?..» Тут он хотелЕще добавить что-то, ко запнулся,Потупился и покраснел.XIII «Ага!Я, значит, прав был: ты влюбленВ свой глупый бред, в свою больнуюФантазию!» — «Фантазия ли это? —Сам рассуди, — воскликнул он, — я шелС кладбища, среди старых теремовВеликокняжеских, — и уж хотел яПройти на ту лужайку, где тютюнКурили кучера и поджидалиСвоих господ, а возле экипажейПомещичьих разнузданные клячи,Маша хвостами и обороняясьОт оводов, щипали муравуИ в старых хомутах своих казалисьСчастливее меня — так благодушноЖевали и оглядывались. Шел я,Задумавшись, и вдруг на перекресткеДвух узеньких тропинок, где цвелиАкации, я поневоле дрогнулИ стал, как вкопанный. В пяти шагахПередо мной была озарена
