Живые горы голубых акаций И в них восторженные соловьи… (Г. Суворов) Но главное, что сближает два произведения, — это их жизнеутверждающий пафос, разлитая в них вера в торжество света над тьмой, столь характерная в целом для поэзии Г. Суворова.
Теперь, после предварительных замечаний, восстановим по «нарвскому» автографу полный текст стихотворения. Открывается оно выразительной картиной военной разрухи, пепелища:
Еще утрами черный дым клубится Над развороченным твоим жильем. И падает обугленная птица, Настигнутая бешеным огнем. Поэт пишет о том, чего лишила людей война, что приходит в снах и мечтах к измученным «чернорабочим войны»:
Еще ночами белыми нам снятся, Как вестники потерянной любви, Живые горы голубых акаций И в них восторженные соловьи. Развивая эту тему, Г. Суворов обращается мысленным взглядом к грядущей Победе:
Еще война. Но мы безумно верим, Что будет день — мы выпьем боль до дна. Широкий мир нам вновь раскроет двери, С рассветом новым встанет тишина. В канонической редакции поэт снова возвращается к теме войны — «Последний враг. Последний меткий выстрел…». Но в авторском варианте продолжается развитие темы мира. Причем оно идет в двух планах: что будет делать после Победы сам автор, а что — его друг М. Дудин. Именно в этой части стихотворения наиболее ярко выступает его жанровая природа:
И мы с тобою сразу позабудем, Что очень много испытать пришлось. Захочется нам сразу жить как людям, Усталостью убив крутую злость. Ты бросишься, как лошадь на отаву, Куда-нибудь туда за Кострому. А я охотник, я былую славу Припомню и ружье свое возьму. Здесь возникает характернейший для всей поэзии Г. Суворова образ сибирского охотника. Поэт рисует милые его сердцу образы сибирской природы. Начинает звучать мотив «сереброокой Сибири» — важнейший для поэта:
Ты где-нибудь потонешь в вешних зорях И изойдешься песней вдалеке. Я затеряюсь в темноперых взгорьях, В приземистом лохматом сосняке. Ты будешь петь теченье жизни полной, Закатов тихих голубую медь. Передо мною встанет, словно полночь, Как сон тайги, взъерошенный медведь. Стихотворение воспринимается в самом деле как доверительный разговор с другом, поэт вспоминает о любимой товарища, мечтает о сибирской охоте:
Ты будешь думать о своей Ирине Или гулять, быть может, по Москве, Когда мне будет сниться небо сине, Заря на темной спутанной траве. И лишь проснусь, заждавшиеся сосны Возьмут и солнце склонят мне на грудь, И я приму расплавленное солнце И озарю им свой скалистый путь. Потом вперед. И, где-нибудь заметив Мелькающее пламя кабарги, Схвачу ружье… Багряный легкий ветер Качнет густые облака тайги. И тут в развитие своей поэтической мысли Суворов прибегает к характерному для него приему: он возвращается к теме войны, но не реальной, как в начале стихотворения, а к иной, как бы увиденной из будущего:
И я скажу: однако был точнее. Однако раньше бил наверняка, …Передо мною встанет вновь траншея,
