— А вы понимаете… — протянул Гален.
— Да. Разумеется, понимаем, — перебила его Ансельма. — Но если этот навык станет общераспространенным, мир сойдет с ума.
— Но…
— Поверь мне, — продолжила она. — Это знание должно остаться тайным. Мы и так уже пошли на огромный риск, поделившись с тобой таким секретом.
— Так почему же вы это сделали?
— Из-за вчерашнего. Это может иметь очень серьезное значение, — ответил Клюни. — А ты в этих событиях участвовал.
— Что произошло в конце партии? — снова спросила Ансельма, прежде чем Гален успел хоть как-нибудь отреагировать на слова алхимика.
— Честно говоря, не знаю, — выдохнул Гален, все еще не отрывая взгляда от перышка. — Выглядело так, словно кто-то из толпы начал подсказывать мне, какой ход выбрать.
В продолжение пояснений он описал загадочную трехстороннюю связь, участником которой невольно оказался, и способ, которым транслировался ему один голос из общего шума. Клюни и Ансельма слушали его с предельным вниманием, слушали, не торопя и не перебивая, слушали, предоставляя юноше возможность, когда ему что-нибудь становилось неясно, подробно остановиться на этом самому. Лишь закончив свой рассказ, Гален сообразил, что алхимик уже убрал перышко.
— А раньше тебе когда-нибудь доводилось сталкиваться с волшебством? — задал вопрос Клюни.
— Нет.
— Ни разу?
В голосе у Клюни послышались нотки разочарования.
Гален покачал головой.
— Значит, это Ребекка, — объявила Ансельма.
— Или, возможно, третий участник, имя которого Гален со столь великим тщанием скрыл, — заметил Клюни.
— Нет, это не она.
Гален произнес это с невесть откуда взявшейся уверенностью.
— Значит, Ребекка, — решила Ансельма, и Клюни, соглашаясь с нею, кивнул.
— О чем это вы? — поинтересовался Гален.
Ансельма, ничего не ответив ему, вместо этого обратилась к мужу:
— Но у двоих других должны иметься способности к восприятию, иначе бы все это не сработало.
Клюни вновь кивнул.
— Если вы не объясните мне, в чем дело, то я придушу вас обоих, — пригрозил Гален.
Это поневоле привлекло к нему внимание алхимика с женой, и те удивленно уставились на своего гостя. Гален нервно рассмеялся.
— Я пошутил, — обронил он. — Но, правда, объясните…
— У волшебства бывают приливы и отливы, — начал Клюни. — И сейчас начинается прилив. Оно дремало на протяжении столетий, но сейчас произошло нечто, в результате чего оно становится сильнее день ото дня.
Слова алхимика прозвучали излишне напыщенно — хотя, с другой стороны, в них не было ничего смешного. Гален ни на мгновение не усомнился в том, что Клюни говорит искренне. Ансельма взяла на себя нить дальнейшего рассказа.
— Сперва речь шла лишь о каких-то мелочах, — рассказывала она, — и мы могли бы оставить их без внимания, но знаки были бесспорные, если тебе, конечно, известно, где именно их искать. В конце концов, если древним преданиям можно доверять…
— И вы подумали, что «живые шахматы» стали частью всего этого?
Гален не мог скрыть своего неверия.
— Возможно.
— Но что это такое? И что произошло?
— Мы не можем сказать этого наверняка, — вздохнул Клюни. — В древних преданиях речь идет о конфликте, который вновь и вновь возрождается в ходе истории.
— А мы-то думали, что нам повезло и мы живем в сравнительно безопасное время, — добавила Ансельма.
— Но мы…
У Галена уходила из-под ног почва.
— Но мы, возможно, ошибались, — быстро перебил его Клюни.
— И все равно сомневаюсь, что можно доверять всем этим россказням! — чуть ли не злобно выкрикнул Гален.
— Кое-какие из них наверняка являются апокрифами, тогда как другие и вовсе относятся к области того вымысла, — согласилась Ансельма. — Но взять нашу мифологию в целом, то какое-то зерно истины в ней иметься должно.
— Чем бы это ни было, ко мне оно не имеет никого отношения, — заявил Гален, пытаясь убедить в этом главным образом самого себя.
— Если мы правы, то это имеет отношение ко всем, — возразила Ансельма.
— Я покажу тебе кое-что, — сказал Клюни.
Он поднялся с места и жестом предложил Галену последовать его примеру. По-прежнему малость ошалевший, парень так и поступил. Следом за алхимиком он вошел в маленькую соседнюю комнатку. Там было темно, и Клюни зажег лампу. Внезапно вспыхнувший тускловатый свет озарил убогую комнатушку без окон, наполненную десятками крупных обломков белого мрамора. Явно обломки каких-то скульптур, причем тщательно изваянных, хотя большинство было разбито едва ли не вдребезги, а надписи под скульптурами даже там, где имелись, стерлись и стали совершенно неразборчивыми. Гален никогда не видел ничего подобного. Он уставился на мрамор в нежных прожилках и поневоле удивился тому, какое отношение эти прекрасные камни могут иметь к теме происходившего сейчас разговора.
— Белоснежный мрамор, — заметил Клюни, обводя рукой убогую комнатушку. — Его не добывают уже несколько столетий. Строго говоря, все это стоит огромных денег…
— Но еще больших денег стоит то, что высечено на мраморе, — добавила успевшая присоединиться к мужчинам Ансельма. — Этот мрамор, знаешь, доставлен сюда из-под соли.
— С соляных равнин?
— Да. Археологи довольно часто находят такие обломки наряду с другими предметами, которые кажутся им более ценными. — Клюни пожал плечами. — Невежды, во всяком случае, большинство из них, они и не догадываются о подлинной ценности этих камней, хотя, правда, и не заламывают слишком высокую цену, когда я покупаю у них добычу.
— Все эти камни датируются периодом перед соляным потопом и формированием соляных равнин, — сообщила Ансельма. — Им по восемьсот лет.
— А я-то думал, что все это старушечьи россказни, — пробормотал Гален.
— Но и в старушечьих россказнях есть зерна истины, — заметил Клюни.
— Сейчас, насколько нам известно, белый мрамор не добывают нигде, — отметила Ансельма. — Так что нам следует предположить, что каменоломни оказались погребены вместе со всем остальным.
— В Дерисе?
— Огромный город под таким названием определенно когда-то существовал, — подтвердила Ансельма. — И многое можно было бы объяснить, если бы выяснилось, что он и впрямь погребен под солью.
— Значит, они могут быть оттуда…
Гален решил получше рассмотреть камни, даже провел пальцем по стершимся надписям. Его потрясла одна мысль о том, что он прикасается к вещам из города, само существование которого он до сих пор считал выдумкой.
— Не исключено, — согласился алхимик.
— Но что означают эти надписи и барельефы? — спросил Гален. — Я ничего не могу разобрать.
