Все скачут, все донесения несут, все предлагают, как француза бить. Раевский вон, говорит, пошли в атаку, Смоленск отбивать! И Милорадович туда же. Ох, как же мало они знают, как же мало видят. А ты, какие вести принес, Иван Иванович?
— Да это не я, Михайло Илларионович, это вот мой друг старинный, Александр Остужев кое-что вам сказать хочет. Даже мне секрет не раскрывает, но тут уж как вы решите, и.
— Не тараторь! — Кутузов поднял руку, останавливая взволнованного Байсакова. — Помню я Остужева, сам вам денег на поездку выдавал. Где пропадал, Саша?
— В Сибири, — просто ответил Остужев. — Прятался.
— Вот и понятно многое, — кивнул главнокомандующий. — Вот что, Иван Иваныч, ты выйди, да под дверью постой. Там есть часовые, но ты и за ними проследи. Не обижайся, так надо.
Ни слова не говоря, Байсаков встал, поклонился Кутузову и вышел, бросив короткий взгляд на товарища. Тогда Остужев молча расстегнулся, выложил на стол сверток и осторожно его развернул. При свечном свете серебристый металл показался тусклым, даже уютным.
— Вот значит, ты какой.
Кутузов стянул повязку и нагнулся над предметом, чтобы хорошенько его разглядеть. Взять его в руки он даже не пытался и Александр понял, что ничего объяснять не требуется. Потом светлейший князь потер косящий глаз, прижал руку к груди и о чем-то задумался, почти задремал. Остужев уже заметил, что у Михайло Илларионовича разноцветные глаза и догадался, что сейчас ему помогает какой-то предмет.
— А вот слышал ты, Саша, о такой фигурке — Кот? — вдруг, не меняя позы, спросил Кутузов.
— Слышал что-то. Будто бы она у покойного фельдмаршала Суворова была.
— Была, — кивнул наследник суворовской славы. — Была у него, а теперь у меня этот зверек поселился. Понимаю, что не по силам тебе ноша, и благодарю сердечно, что смог не воспользоваться предметом. Но и мне его трогать нельзя. Никак нельзя. Кот видит не так далеко, да уж очень плохое он видит. Не поможет нам твой подарок, только хуже завтра сделает. Но это завтра, а вот что потом будет, сам догадаться могу.
Кутузов осторожно взялся за краешек материи, в которую был завернут предмет, и прикрыл фигурку.
— Что же мне делать? — Остужев несколько оторопел. Он был уверен, что его участие в этой истории подошло к концу. — Ведь за ним Наполеон идет! Вы уж оставьте у себя, у вас охрана и.
— У меня и в охране французских шпионов хватает, — вздохнул Кутузов. — И не только французских. Бонапарт совсем рядом! Если узнает, что предмет в моей ставке — никто не сможет остановить прыжок Льва. Слишком большой риск, Саша. Так что уходи-ка ты отсюда.
— Но куда?!
— Лучше мне не знать. Вдруг через пару дней Бонапарт меня лично допрашивать будет? Сражение мы, Бог даст, не проиграем, разгромить себя не дадим, но ведь меня и выкрасть могут! Не такое случалось, друг мой дорогой. Пока, конечно, оставайтесь тут. Поешьте, выспитесь. Завтра, может, и в баньку сходите. — Кутузов, снова со старческим кряхтением, поднялся. — Ох, устал я, Саша. Мне бы его Льва — глядишь, хватило бы сил войну победой закончить! Ну, почивайте спокойно. Может быть, завтра я тебе, что и посоветую.
— А граф Аракчеев разве не.
— Завтра! — резко оборвал его Кутузов. — Все завтра, Саша. Есть у меня и другие дела.
Вместе с французской армией, как всегда, шли женщины. В основном это были куртизанки, маркитантки, любовницы и временные подруги. Авантюристки всех мастей, несмотря на опасность, старались держаться поближе к военным действиям и, следовательно, военной добыче. Наполеону всегда сопутствовала победа, а на грабежи местного населения первое время смотрели сквозь пальцы. Вскоре приходило время железной дисциплины, но за несколько дней любой солдат мог неожиданно разбогатеть. Каждый день глядящие в лицо смерти мужчины не слишком дорожили скоро нажитыми состояниями, и легко расставались с ними ради женского общества.
Поскольку завести любовницу на время кампании для офицера, не говоря уж о генералах, было самым обычным делом, пускались в опасный путь вместе с мужьями и жены. В том числе из самых прагматичных соображений — зачем позволять супругу спускать немалые деньги на посторонних женщин? Деньги лишними не бывают, и это правило распространяется даже на самые богатые семьи. Жены генералов держались отдельно, и ехали вместе. Их хорошо охраняли, а они, в свою очередь, старались не отставать далеко от штабов. Жены штабных офицеров естественным образом оказались их помощницами, повторив подчиненное положение мужей. Когда активных военных действий не происходило, «женский штаб» догонял мужской и начиналась почти нормальная семейная жизнь.
Поэтому никого не удивило, что накануне сражения под Бородино к капитану Бюсси приехала жена, очаровательная Мари. И в самом деле, Мари уже более семи лет была женой Антона Гаевского, но это только сделало их встречу по-настоящему счастливой.
— Я тебя просто не узнала! — шепотом ахала Мари, когда они остались одни. — Сколько живем — не могу привыкнуть! Как ты так делаешь? А я совершенно забыла. Как выглядит твой Бюсси — ты же всего раз мне показывал. Хорошо, что догадался по имени окликнуть — а то вот позор был бы при всех! Жена мужа не узнала, хороша жена! Но что это за шрам?
— Издержки профессии! — Антон старался не показывать, как горд своей способностью к перевоплощению. — А шрам от общей знакомой, от графини Бочетти.
— Она что тут делает? — улыбка исчезла с лица Мари. — Неужели в армии?
— Нет, слава Богу. Ее ищут. Она приехала отомстить Бонапарту и заодно забрать Ящерку. Война дает много шансов провернуть такое дело, тут не Париж.
— Я привезла плохие новости, Антон, — Мари окончательно посерьезнела. — Бонапарт идет за тем, что хранил Сфинкс. И он очень близок. Нельзя медлить — это хуже даже, чем поражение России.
— Что ж. — Гаевский прошелся по крохотной комнате, ероша волосы. — Я и сам думаю, что надо рискнуть. Скоро сражение. В сущности, русские уже заняли позиции, нам осталось только сбить их арьергард, и армии встретятся. Арьергард пока бьется, выигрывает время для строительства редутов. Мы сильнее, Наполеон выиграет битву. О чем только думает Кутузов?.. Я думаю, надо попытаться сделать это прямо во время сражения.
— И какой план?
— Император отличается большой личной храбростью, и мы с тобой знаем, почему, — Антон подмигнул жене. — Если ядро разорвется поблизости, никто не услышит выстрела. И никто не удивится, что кусочек шрапнели попал Наполеону в грудь — война! Его отнесут в палатку, там наготове врачи. Они расстегнут мундир, и вот тут моя жена, способная пройти куда угодно и тут же исчезнуть, вступит в дело. Ты ведь не разучилась воровать?
— А Колиньи? Он всегда будет рядом.
— А вот Колиньи тоже займусь я. Не бойся, я подготовлюсь. Будет суета, я заготовлю пару образов, кое-что для быстрого переодевания, — Гаевский сел рядом с женой и взял ее за руки. — Ты только береги себя, и держись подальше от стрельбы.
— Колиньи! — поморщилась Мари. — Антон, это слишком опасно. И люди у него, что звери, и сам слишком опасен. Тебе не справиться.
Они проспорили почти до утра. И все же на следующий день, когда Мари осмотрелась и поняла, какой чудовищной будет битва и скольким людям суждено умереть во имя обладания Наполеоном «Предметом предметов», она согласилась. Эти войны надо было остановить любой ценой. А еще через день на бородинском поле началось самое страшное сражение кампании 1812-го года.
Заговорили пушки. Для солдат и офицеров началось мучительное ожидание сигнала к атаке или напротив, приказа оборонять позиции. Ожидание не слишком спокойное, потому что и в стоящие в резерве полки попадали вражеские ядра, десятками и сотнями убивая тех, кто даже еще ни разу не выстрелил. А потом поступал приказ, и волны французов накатывались на русские редуты, чтобы быть снова и снова отброшенными. Кавалерийские корпуса Мюрата проявляли чудеса доблести, но почти всегда впустую. Почти уже захваченные русские батареи снова оказывались в руках неприятеля, и опять французские гренадеры с криком «За Императора!» шли на смерть. Они уничтожали прикрытие, и в бой вступали
