Занятые офицером, мы не заметили, как в сад вошел еще один фашист. Раздвинув кусты, он испуганно взглянул на нас, на захваченного офицера и затем кинулся бежать. Дмитриев быстро переставил автомат на одиночный патрон и спустил курок. Фашист упал. Теперь нельзя терять ни секунды. Нас могут обнаружить в любой момент. Брючным ремнем связываем пленному руки. У убитого берем документы. Теперь остается главное — уйти незамеченными. Самое страшное — проскочить улицу. В эту минуту она пустынна.
— Дмитриев, вы за направляющего! — приказал я Жоре.
Вытягиваемся цепочкой. Впереди — Дмитриев, за ним Лухачев, Зиганшин, Лыков, пленный немец и я — замыкающим. Немцу трудно: мешают связанные руки. Но я подталкиваю его сзади прикладом автомата, тороплю:
— Шнеллер лауфен, шнеллер лауфен![6]
Забегаем в чей-то двор. Только бы не напороться на вражеских солдат. И вдруг тонко просвистели пули. Нас, видимо, обнаружили. Мы поползли. Стрельба не утихает. Но вот она, спасительная кукуруза! Мы уже не видны немцам. Да и сами фашисты, наверное, напуганы и ошеломлены. Кто, как не партизаны, средь бела дня могли ворваться в село, убить солдата и утащить офицера?
Вскоре мы благополучно прибыли в Артемовку. Снова собираются жители, сурово смотрят на пленного. Одна из женщин, выдвинувшись вперед, указала ему на пепелище:
— Что ты наделал, фашист поганый?
Я просматриваю бумажник пленного. В синем конверте нахожу завернутый в бумагу орден Железного креста и удостоверение на имя офицера-эсесовца.
Потом, после допроса пленного в штабе дивизии, ко мне подошел переводчик Игорь Глаголев.
— А знаете, Николай, как отозвался о вас этот фриц? — сообщил он. — Сказал, что он удивляется смелости и отваге советских разведчиков...
Сегодня бойцы отдыхают. В хате — духота, жарища, мухи. Андрей, растирая кулаком покрасневшие от бессонницы веки, предложил мне:
— А что, если в хозяйском саду, под яблоней? Здорово бы храпанули!
Я согласился. Ребята перенесли туда шинели, плащ-палатки, разостлали их в холодке, под яблоней, разлеглись рядком, и через минуту сад огласился звонкими носовыми свистами, густыми басовыми храпами.
Вот они лежат, разметавшись во сне, мои милые побратимы. Андрей распластался на животе, приложив ухо к земле, словно прислушивается к чему-то; Ахмет с Борисом согнулись калачиком, точь-в-точь как детишки; Жора лежит на спине, раскинув руки.
Спите, друзья мои, спите...
Одно меня беспокоит: как бы не сыграли тотчас подъем. Ох и трудны эти бесконечные переходы для нашего брата солдата!
Я тоже захотел вздремнуть вместе с ребятами. Но едва закрыл глаза, как меня окликнули: вызывал старшина роты. Я направился к каптерке, сердце у меня так и екнуло: наш кок Коля Сергеев уже укладывал в повозку продукты, а ездовой Андрей Векшин запрягал Чубарого. Значит, скоро снимаемся.
Эх, не дадут выспаться ребятам!
Подошел старшина Копотов. Человек он хозяйственный, большой хлопотун и ротное имущество содержит в отличном состоянии. К бойцам относится несколько свысока и всегда обращается лишь официально: «Товарищ боец», «Товарищ красноармеец». Наоборот, сержантов называет только по фамилии и всегда на «ты».
— Ну, вот, Пустынцев, — старшина протянул мне несколько пачек махорки, — получай на всю группу. Экономьте. Это на целую неделю. Через час готовьтесь к переходу. Кстати, как у вас с обувью? Нужно ремонтировать? Завтра на привале просмотри и дырявые отнеси Векшину.
Я пошел к своим ребятам. На душе скверно: жаль будить! Ведь сколько бессонных ночей впереди!
Через полчаса дежурный по роте скомандовал: «Подъем». Ребята, поднимаясь, потягивались, беззлобно чертыхались.
Я еще издали увидел у наших запряженных повозок какую-то девушку в солдатской форме.
«Уж не медичка ли Тоня? — подумал я. — Может, Борьку пришла проведать?»
— Не ваша ли зазноба пожаловала? — спросил я Лухачева.
Борис отрицательно мотнул головой, но на его худощавом лице почему-то появились беспокойство, растерянность. Он торопливо натянул сапоги, надел гимнастерку и нетвердым шагом направился к обозным повозкам.
Наш ротный кок Коля Сергеев вперевалочку спешил ему навстречу. Вот они поравнялись, и Коля с виноватым видом что-то стал ему говорить. До меня донеслись слова:
— Вот незадача, брат... Тоньку-то твою того... при бомбежке накрыло... Вчера налет был. Сейчас санитарка из санбата сказывала.
Борис стоял не двигаясь, ко всему безучастный, и ни один мускул не дрогнул на его будто окаменевшем лице.
— Вчера ее и похоронили, — продолжал кок. — Да ты не горюй, Борис. Она, война, никого не щадит.
Вокруг собрались бойцы. Уже все знали о горе солдата, стояли молча, потупившись, только Воронцов небрежно бросил:
— Брось, браток, о них убиваться... Этих девок...
На него зашикали, а Зиганшин зло выдохнул:
— Дурак! Ничего не понимаешь. Тоня хороший девушка был. Борис любил ее. А ты... Глупость болтал...
— Сам ты глупость, — огрызнулся Воронцов. — Подумаешь... Любовь нашел.
Дмитриев подскочил к нему и, сжав кулаки, процедил:
— Заткни глотку, трепло несчастное. Вывеску разрисую!..
Андрей Векшин тихонько дотронулся до плеча Бориса:
— А ты, парень, поплачь, поплачь... Оно сразу и полегчает. Выплакать его, горе, нужно. Слезьми...
Говорит «Венера»
Погожим сентябрьским утром мы возвращались с боевого задания. Шли мимо хутора Сычевки. Над хутором долго кружил «юнкерс», словно высматривая что-то. Потом, круто развернувшись, он спикировал, сбросил на хуторок одну за другой три фугаски и скрылся.
В небо взвились столбы черного дыма. Запылали хаты. Лыков с Зиганшнным кинулись к крайней избе, крыша которой уже была объята пламенем. Через несколько минут они вернулись. Лыков что-то бережно держал за пазухой и улыбался.
— В избе ни души, — сказал он. — Наверное, все попрятались. А вот животинку спас.
Андрей вытащил из-за пазухи крохотного котенка. Тот испуганно таращил свои круглые зеленоватые глазки и жалобно мяукал.
Дома Лыков раздобыл у хозяйки молока, налил в блюдце и с умилением долго смотрел, как присмиревший котенок жадно лакал, захлебываясь и отфыркиваясь.
...Третья фронтовая осень. Темп нашего наступления нарастает с каждым днем. Войска Степного фронта теснят группировку противника, прикрывавшую кременчугское направление. Разгром врага здесь дает нам возможность выйти к Днепру и развернуть в последующем боевые действия на Правобережной Украине. К Кременчугу, к переправам через Днепр выходили немецкие дивизии из-под Полтавы, Ахтырки, Харькова. Предстояли ожесточенные бои.
В эти дни к нам в разведгруппу прикомандировали двух радистов с переносной радиостанцией.
Начальник радиостанции старший сержант Попов, низенький, сухощавый паренек, не понравился
